Однажды Сванн днем ездил с визитом, но, не застав дома человека, которого хотел повидать, надумал заехать к Одетте; он никогда не бывал у нее в это время, но знал, что она всегда дома, отдыхает или пишет письма перед чаепитием; хорошо было бы заглянуть к ней ненадолго, не причиняя ей беспокойства. Привратник сказал, что, кажется, она дома; он позвонил, и ему показалось, что он слышит шум и шаги, но дверь не открыли. Он расстроился, разозлился и, обойдя дом Одетты, подошел к окну спальни; из-за штор ничего было не видать, он с силой постучал в окно и позвал; никто не открыл. Он видел, что соседи на него смотрят.
Он ушел, думая, что, в конце концов, шаги ему, наверно, просто послышались; но этот случай не шел у него из головы. Через час он вернулся. Он ее застал; она сказала, что была дома, когда он приходил, но спала; ее разбудил звонок, она угадала, что это Сванн, и побежала за ним, но он уже ушел. Она слышала, как он стучал в окно. Сванн тут же распознал в ее словах обрывок точного факта, — застигнутые врасплох лжецы утешаются тем, что вставляют такой обрывок в состав вымышленного факта, который сами же сочинили, и верят, что сделали все, что от них требовалось, и похитили у Правды свойственное ей правдоподобие. Конечно, когда Одетта делала что-нибудь, в чем не хотела признаваться, она упрятывала это в самой глубине души. Но рядом с тем, кому она хотела солгать, ей становилось не по себе, мысли путались, способность выдумывать и рассуждать ей изменяла, в голове была пустота, а ведь надо было все же что-нибудь говорить, и на язык ей приходило именно то, что она хотела утаить, то есть то, что было на самом деле. Она отщипывала от правды малую дольку, совершенно незначительную, уговаривая себя, что, в конце концов, так даже лучше, потому что эта подробность соответствует истине, а значит, менее опасна, чем вымышленная. «По крайней мере, это-то правда, — говорила она себе, — и на том спасибо: если он наведет справки, он узнает, что все так и есть, если я и попадусь, то не на этом». Ничего подобного — именно на этом она и попадалась; она не понимала, что правдивую подробность можно пригнать только к соседним подробностям точного факта, от которого она ее произвольно оторвала, и, каковы бы ни были выдуманные подробности, среди которых она втиснула одну правдивую, между ними всегда будут оставаться зазоры, пустоты, показывающие, что правда не на своем месте. «Она признается, что слышала, как я звонил, потом стучал, она подумала, что это я, она хотела меня видеть, — думал Сванн. — Но это не согласуется с тем, что она мне не открыла».