В стране драконов

Резкий, но приятный запах мандаринового масла. Вирна массирует мою руку. Ее ладони плавно двигаются, когда она разрабатывает закаменелые мышцы. Я смотрю на нее, она поднимает голову и улыбается мне, и я в который раз гадаю, почему же не заметил надежду сразу, когда она впервые вошла в мою жизнь.

Поначалу единственное, что я знал, – это что Вирна, улыбаясь, никогда не показывает зубы, а сидя в кресле, кладет ногу на ногу и нервно ею качает. Она начала работать в моем дневном стационаре вспомогательной медсестрой, и я обратил внимание на эти детали ее поведения, потому что, когда люди с тобой не разговаривают, становишься особенно восприимчивым к безмолвным деталям. Но потом Вирна начала разговаривать со мной, и я осознал, что она – человек, которого я никогда не смогу забыть. Другие обычно разговаривают рядом со мной, надо мной, в обход меня или обо мне, так что любой человек, который относится ко мне чуть иначе, чем к среднестатистическому корнеплоду, становится незабываемым.

Однажды днем Вирна сказала мне, что у нее болит живот. Это было что-то из того рода повседневных откровений, которые я слышал годами, когда люди беззаботно болтали в моем присутствии, думая, что я вовсе не присутствую. Чего я только не знал о своих сиделках! У одной муж болен болезнью Альцгеймера, у другой проблемы с почками, а у третьей обнаружили рак влагалища, так что она едва не осталась бездетной.

Но когда Вирна говорила со мной, это было по-другому. Она разговаривала не с самой собой, не с кем-то другим, даже не с пустой комнатой, как делает большинство людей. Она обращалась ко мне, болтая, точно с подружкой-сверстницей, о тех мыслях, которые возникали в ее голове, танцуя, как пылинки в солнечном луче. Это был разговор, какой могли бы вести между собой любые два 20-летних человека; но со мной никогда прежде такого не случалось. Вскоре Вирна начала рассказывать мне обо всем: и о прискорбной болезни ее бабушки, и о щенке, которого она завела, и о парне, с которым она собиралась пойти на свидание, что приводило ее в ужасное волнение. У меня словно впервые в жизни появился друг.

Вот по этой причине я и начал смотреть на Вирну, а смотрю я на людей не так уж часто. Когда я пытаюсь поднять голову, она кажется мне тяжелой, точно угольная глыба, да и лица людей редко оказываются на уровне моих глаз, потому что я всегда либо сижу в кресле, либо лежу в кровати. Это требует таких усилий, что я давным-давно отказался от попыток вступать в визуальный контакт с людьми, которые смотрят, но никогда не видят. Я каждый день часами сижу, тупо уставившись в пространство. Но все изменилось, когда Вирна начала делать мне и некоторым моим товарищам по несчастью ароматерапевтический массаж, чтобы смягчить мышцы наших скрюченных конечностей. Лежа на спине, пока она разминала мои ноющие от боли мышцы, я мог следить за ней глазами, а она разговаривала со мной, и я мало-помалу начал снова выглядывать из той раковины, в которую спрятался.

Вирна смотрела на меня так, как полагается человеку, а этого никто не делал уже очень давно. Она увидела, что мои глаза воистину являются окнами души, и все больше и больше убеждалась, что я ее понимаю. Но как она могла убедить остальных в том, что не чувствительный ни к чему призрачный мальчик способен на большее?

Шли месяцы, превращаясь сначала в один год, потом в два. И вот около полугода назад Вирна посмотрела телепрограмму о женщине, которой помогли восстановить коммуникативные навыки, после того как она онемела в результате инсульта. Вскоре после этого Вирна поехала на день открытых дверей в расположенный неподалеку медицинский центр, где слушала выступления экспертов, рассказывавших, что можно сделать, чтобы помочь тем, кто не в состоянии говорить, и, взволнованная, вернулась оттуда рассказать мне о том, что услышала.

– Они используют переключатели и электронные устройства, чтобы помочь людям общаться, – говорила она. – Как думаешь, ты смог бы пользоваться чем-то подобным, Мартин? Я уверена, что смог бы.

Другие работники стационара тоже побывали на этом дне открытых дверей, но они были далеки от уверенности Вирны в том, что я могу оказаться подходящим кандидатом для этой программы.

– Ты действительно думаешь, что он на это способен? – спросила одна из них.

Эта женщина наклонилась надо мной с тенью улыбки на лице, и я улыбнулся в ответ, пытаясь показать ей, что я понимаю то, что она говорит. Но единственные два моих жеста – подергивание головой вниз и вправо и улыбка – интерпретируются как рефлексы примитивного разума: того рода реакции, на которые способен любой шестимесячный младенец; так что она не обратила на них внимания.