В Стране Дремучих Трав

Легкая зыбь прошла по глади реки. Сильнее закачались деревья, мимо которых плыл плот. Цвет воды стал свинцовым, скучным. Отражения деревьев исчезли, словно потонули в воде. Ветер с шумом и свистом проносился надо мной. Травы на берегу зловеще шумели. Их шум обрывался, чтобы начаться с новой силой. Ветер стал играть моим плотом, как щепкой. Я уже не мог им управлять. Только бы удержать мешок с рукописью. Еще раз я обмотал мешок веревками и крепче привязал себя к плоту.

Зачем, зачем ступил я на этот плот, доверил свой бесценный груз — дневник — прихотям водной стихии!

Запоздалые сожаления, как вы горьки!

Уже не летают надо мной птицы с блестящими и прозрачными крыльями. Уже спрятались в глубинах вод, скрылись, исчезли опасные спутники моего плота.

Только ветер не оставлял меня, свистел в ушах и гнал мой плот. Куда? Прямо на берег. Но, увы, не на тот берег, к которому я стремился!

Ветер крутит плот, шумит, гудит.

О далеких пароходах, перекликающихся в непогоду друг с другом, — о них вспомнил я в эту минуту.

Чтобы плот не ударился о берег, я протянул свой шест. Но ветер, видно, сторожил каждый мой жест. Он налетал то с одной, то с другой стороны, и напрасны были все мои попытки. Вслед за мной ветер гнал большие зеленые поля. Они качались, окружали со всех сторон. И вот мой плот застрял в этих полях и поплыл с ними. Плот затерялся в необозримом зеленом плывущем поле.

Где-то далеко-далеко отсюда, в Атлантическом океане, есть Саргассово море. Там страшнее всего для мореплавателя не ветер и не течения, а водоросли. Они заполнили гигантский водяной бассейн. Зеленое море в океане. Море без берегов. В этом море застряли каравеллы Колумба и «Наутилус» капитана Немо едва прорвался сквозь толщи водорослей.

Затертый, загнанный ветром, затерянный в зеленом движущемся поле, я вспоминал Саргассово море и с тоской глядел вдаль. Как выбраться из этого необозримого зеленого плена?

Ветер с новой силой засвистал в ушах. Я поднял глаза; какие-то черные тряпки закрывали небо. Мой плот качнулся. Качнулась и тьма, окружавшая меня. Острый свет вдруг прорвался сквозь тучи и осветил все кругом, и в этот миг зеленые поля стали еще зеленее.

Спасать груз! Успел развязать узел, который я сам крепко затянул, прикрепляя мешок с рукописью к плоту. Качка усиливалась, плот становился почти вертикально, и я едва успел схватить конец веревки, которой был обвязан мешок. Сквозь вой ветра я услышал хриплое клокотание. Где-то совсем близко мелькнула блестящая мокрая открытая пасть-коробка. Мелькнула желтая отмель… Остров? Коса? Плот приподнялся — надо мной приподнялись зеленые поля. Качнулось небо…

Лист 18

Кораблекрушение!

Наверное, история кораблекрушений: времен, когда финикияне на своих триремах, судах с тремя рядами весел и четырехугольными парусами, поднимавшимися только при попутном ветре, доплывали до берегов Родезии, в далекой Африке; времен, когда отважные мореплаватели норманны оставляли Скандинавию и, определяя путь по звездам, доплывали на остроносых лодках до берегов Гренландии и Исландии, до берегов того материка, который через пять столетий был назван Америкой; времен, когда каравеллы — высокобортные трехмачтовые парусные корабли — в далеком океане стояли беспомощно на одном месте в штиль со сникшими парусами, а мореплаватели с тоской смотрели в небо: скоро ли налетит ветер, надует паруса и примчит каравеллы к той стране, где золотые слитки и драгоценные камни валяются на земле, как опавшие листья в осеннюю пору…

— наверное, история кораблекрушений всех времен знает немало случаев, когда вместе с кораблем тонул весь экипаж, а оставался в живых только один человек. Но никогда этот уцелевший после кораблекрушения человек сам не знал толком, как и почему он один остался в живых, не погиб. Знала об этом только морская вода, что вынесла на берег одного, только одного человека. Но, оставляя, покидая его на берегу, морская волна убегала поспешно назад в море. Легкий плеск, тихий рокот, жалобный стон…

Вот и я не знаю, не умею рассказать, как случилось, что я не утонул. Лежу на берегу. И теплый шелковый ветерок обвевает лицо, успокаивает меня. Надо мною спокойная синева неба. Я приподнимаюсь, смотрю на реку. Широкая — противоположный берег чуть виден. Какая тихая, спокойная, медленная! По этим ли тихим водам ветер гонял мой плот в разные стороны, прижал к берегу, окружил полем водорослей? В этой ли реке в бурю опрокинулся мой плот? И чувство жалости к самому себе, столь опасное в каждом человеке, чувство жалости, смешанное с насмешкой над собой, охватило и переполнило меня: какое там кораблекрушение, Саргассово море, поля водорослей!.. Ведь это качается на воде самая обыкновенная зеленая, очень зеленая болотная ряска. Я чуть было не утонул в… болотце, в медленно текущем ручейке, в ряске!