В стране литературных героев

"Простаков" (сурово): Я кому сказал? Не реветь!.. А ну, подай мне перо и бумагу! Надобно писать к будущему начальнику нашего недоросля… Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни!

"Простакова": Не забудь, батюшка, поклониться и от меня князю. Я, дескать, надеюсь, что он не оставит сынка нашего своими милостями.

"Простаков": Что за вздор! С какой стати стану я писать князю?

"Простакова": Да ведь ты сказал, что изволишь писать к его начальнику?

"Простаков": Ну?

"Простакова" (робко): Да ведь сынок-то наш записан в Семеновский полк!

"Простаков": Записан! А мне какое дело, что он записан? Чему научится он, служа в Петербурге? Мотать да повесничать? Нет, пускай послужит в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон. Где его пашпорт? Подай сюда!

"Простакова" (покорно): Сейчас!

Слышен звук отпираемого замка. И в тот же миг, словно встрепенувшийся при этом многообещающем звуке раздается дребезжащий, пьяненький голос.

Дребезжащий голос: Мадам, же ву при, водкю!

Гена: Ой, а это еще кто? Смешной какой!

А.А.: А это иностранец. Учитель их сына.

Гена(обрадованно): А-а, Вральман! (И он опять бодро бубнит заученные фразы.) Учитель-проходимец, человек-с-лакейской-душой… Учил-потакая-лени-Митрофана-и-пользуясь-невежеством…

Голос учителя (умоляюще): Мадам! Же ву при, водкю!

"Простаков": Уберите прочь этого пьяницу! Да позовите сына… (Торжественно.) Ну, сын, вот тебе письмо к Андрею Карловичу, моему старинному товарищу и другу. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством. Прощай! Служи верно кому присягаешь и помни пословицу: "Береги платье снову, а честь смолоду".

Недоросль прощается с родителями. Звучат поцелуи, всхлипывания; горестные причитания матери. Но профессор включает свою машину, и все эти звуки мгновенно смолкают. Архип Архипович и Гена снова одни.

А-А.: Да, Геночка, что-то тут явно не то! И Простаков как будто не такой уж робкий, да и Простакова – нельзя сказать чтобы грубая и необузданная…

Гена (подозрительно): А почему вы так говорите, как будто меня подловили? Я-то тут при чем? Я что ли учебник писал?

А.А.: Нет, за то, что написано в учебнике, ты, разумеется, никакой ответственности не несешь. Но что правда, то правда. Я тебя и в самом деле подловил.

Гена: Как это?

А.А.: А очень просто. Эти люди, которых мы с тобой только что видели, вовсе не родители Митрофанушки.

Гена: А кто ж они?

А.А.: Это отец и мать Петруши Гринева, героя "Капитанской дочки".

Гена (как утопающий, хватается за соломинку): А Вральман как же?

А.А. (безжалостно): Да какой же это Вральман? Это был француз Бопре, Петрушин учитель!..

Гена (он сильно сконфужен): Да, это вы меня здорово купили!.. Как же я их перепутал? Просто ума не приложу!.. Они же совершенно – ну вот нисколечко! – не похожи! Смешно даже сравнивать: этот пентюх Митрофан – и Петруша!

А.А.: Ну вот! Теперь ты кидаешься в другую крайность! А, скажем, профессор Василий Осипович Ключевский… Знаешь такого?

Гена: Вы что, смеетесь? У меня ни одного знакомого профессора, кроме вас, нету.

А.А.: Да нет, я имел в виду не личное знакомство. Василий Осипович, к сожалению, давно умер. Это был крупнейший русский историк. Ключевский не только сравнивал Петрушу Гринева с Митрофаном, но даже утверждал, что Пушкин и Фонвизин изобразили одно и то же социальное явление.

Гена: Что это значит? Я не понимаю.

А.А.: Сейчас поймешь. И Пушкин и Фонвизин показали обыкновенного дворянского недоросля, то есть сына помещика средней руки. Только Фонвизин написал на него, как говорил тот же Ключевский, злую карикатуру, а Пушкин дал – ну, что ли, более добродушный его портрет. Послушай, что пишет Ключевский о "судьбе наших Митрофанов",.. Сейчас, минуточку… Я тут заложил страницу… Ага, вот! (Читает.) "Судьба наших Митрофанов..," Нашел. "Это – пехотные армейские офицеры, и в этом чине они протоптали славный путь от Кунерсдорфа до Рымника и до Нови. Они с русскими солдатами вынесли на своих плечах дорогие лавры Минихов, Румянцевых и Суворовых…"

Гена (радостно): А-а! Понял! Пушкин, значит, правду написал, а Фонвизин исказил…

А.А. (в ужасе): Боже, что за жаргон! Почему именно исказил? Ведь Фонвизин-сатирик! Он написал комедию. Он выпятил уродливые, смешные стороны явления. Но ведь он не выдумал их, они были! Значит, он написал правду. Просто у него были другие задачи, не такие, как у Пушкина…