В стране литературных героев

Гена: Потому что Маяковский не простой поэт. Он – новатор. У него и размер не такой, как у классиков. И рифмы другие, не совсем обыкновенные. Помните, они кричали ему: "Ни складу и ни ладу!..", "Ни рифмы, ни размера!"

А.А.: Значит, если бы этой компании прочел свои стихи не Маяковский, а, скажем, Пушкин, его бы они, по-твоему, не освистали?

Гена: Конечно, не освистали бы! Маяковского ведь и в жизни многие не понимали, ругали, считали, что он не поэт, а просто хулиган какой-то. А с Пушкиным ведь так не было: его сразу все признали…

А.А.: Да нет, у Пушкина тоже сперва все шло не так гладко. Вот, например, когда Пушкин напечатал "Руслана и Людмилу", в одном из тогдашних журналов появление этой поэмы рассматривалось как нахальное, грубое вторжение…

Гена: Нахальное? Что-то мне не верится даже.

А.А.: Суди сам. Автор этой журнальной статьи писал следующее: "Позвольте спросить, если бы в Московское благородное собрание как-нибудь втерся…" Слышишь, Гена? Втерся! "…как-нибудь втерся гость с бородою, в армяке, в лаптях, и закричал бы зычным голосом: "Здорово, ребята!" Неужели бы стали таким проказником любоваться?.. Бога ради, позвольте мне, старику, сказать публике посредством вашего журнала, чтобы она каждый раз жмурила глаза при появлении подобных странностей… Шутка грубая, не одобряемая вкусом просвещенным, отвратительна…"

Гена: Ишь ты! Отвратительна! Это про Пушкина-то!

А.А.: Ничего удивительного, Геночка, тут нет. Такие вот твердые приверженцы устоявшихся литературных канонов обычно и считают себя воплощением "просвещенного вкуса". Но вот приходит гениальный новатор, ломает этот привычный, устоявшийся канон. И постепенно оказывается, что этот так называемый "просвещенный вкус" уже давным-давно устарел…

Гена (уверенно): Теперь понятно. Значит, так… Сперва Пушкин доказал, что устарел тот вкус, который был до него. А потом пришел Маяковский и выяснилось, что и сам Пушкин тоже уже устарел.

А.А. (огорченно): Ох, Геночка! Как примитивно ты меня понял… Сейчас попробую объяснить получше… Впрочем, я совсем забыл! Ведь мы с тобой сегодня приглашены в гости.

Гена: В гости? К кому?

А.А.: К Милону и Софье, героям фонвизинского "Недоросля".

Гена: Архип Архипыч, ну чего это ради мы к ним пойдем? Они ведь такие… скучные!

А.А.: Сегодня, я думаю, тебе не будет у них скучно.

Гена: Почему? Что они, другими стали, что ли?

А.А.: К сожалению, нет. Они все те же-такие же манерные, идеальные и, ты прав, скучноватые, какими и полагалось быть положительным героям комедии классицизма. Но вся штука в том, что приглашены к ним в гости не только мы с тобой…

Гена: А еще кто?

А.А.: Софья и Милон сегодня принимают у себя своих, так сказать, коллег Родриго и Химену, героев трагедии "Сид", написанной великим французским писателем Пьером Корнелем, который был основоположником классицизма.

Гена: А эти – Родриго и, как ее… Химена – они, значит, не такие скучные, как Милон и Софья?

А.А.: Да как тебе сказать… Они, конечно, тоже не бог весть какие весельчаки. Но дело не в них. Вся штука в том, что я приготовил всем этим героям классицизма – и Милону, и Софье, и Родриго, и Химене – один сюрприз. Я пригласил к ним еще кое-каких гостей… Незваных…

Гена: Незваных? А кого, Архип Архипыч?

А.А. (уклончиво): Увидишь…

Гостиная в доме Милона и Софьи. Хозяева дома и их гости – Родриго и Химена – сидят и чинно беседуют, как и подобает людям, которые свято чтут светские и литературные приличия.

Софья: Какое счастие, любезная Химена, что вы оказали мне приятность видеть в нашем скромном уголке двух героев высокой трагедии, сего наидостойнейшего из всех родов искусств драматических. Сие для нас преогромная честь!

Химена: Ах, право! И в комедии вовек Герой, был предостойный человек, Коль речь его не оскорбляла слуха, А плавностью своей ласкала ухо… Поверьте, Софья, вы и ваш Милон Литературных правил эталон!

Милон: Вы слишком добры, любезная Химена! Мы с Софьей отменно сознаем свое скромное место. Однако ж ласкаю себя мыслию, что и в низком нашем жанре ни единожды не опустились мы до вульгарных и простонародных слов… Тешу себя надеждой, доблестный Родриго, что вы не унизитесь, протянув мне свою благородную длань.

Родриго: Приятней, чем у вас, я не видал лица. Ваш образ выдержан с начала до конца: Вы светский человек, вы мужественный воин. Такой герой – трагедии достоин!

Милон (в восторге): Позвольте прижать вас к груди моей!

Входит лакей, стучит жезлом об пол.

Лакей (зычно): Их высокоблагородие Архип Архипович! Их благородие Гена! Прикажете принять?

Софья: Проси!

А.А. (входя): Надеюсь, вы извините меня, дорогая Софья, что я взял на себя смелость пригласить на нашу сегодняшнюю встречу нескольких моих друзей…