В стране мифов

Позднее возникло представление о душе, которая способна отделиться от тела. Как объяснить, что во сне человек может путешествовать, встречаться с умершими, охотиться? Невольно приходило на ум, что у него есть двойник, который, дождавшись удобного момента, покидает тело и начинает самостоятельно странствовать, чтобы к моменту пробуждения человека вернуться обратно. Если же этот двойник — душа — не возвращался, значит сон будет бесконечным, то есть наступает смерть. Душу воспринимали вполне материально, она имела определенную форму (обычно форму тени), и в ней как бы заключена была жизнь. Когда человек умирал, тело его становилось холодным и неподвижным. Значит, исчезало то, что делало его живым, то есть душа.

Но куда же она направлялась? Что происходило с ней после смерти людей? Естественно, рождалась мысль, что умирает только тело, а душа отправляется в какой-то иной мир, где и продолжает самостоятельно путешествовать. По этому поводу Энгельс заметил: «Уже с того отдаленного времени, когда люди, еще не имея никакого понятия о строении своего тела и не умея объяснить сновидений, пришли к тому представлению, что их мышление и ощущения не есть деятельность их тела, а какого-то особого начала — души, обитающей в этом теле и покидающей его при смерти, — уже с этого времени они должны были задумываться об отношении этой души к внешнему миру. Если она в момент смерти отделяется от тела и продолжает жить, то нет никакого повода придумывать для нее еще какую-то особую смерть. Так возникло представление о ее бессмертии, которое на той ступени развития не заключало в себе ничего утешительного, казалось неотвратимой судьбой и довольно часто, например у греков, считалось подлинным несчастьем. Не религиозная потребность в утешении приводила всюду к скучному вымыслу о личном бессмертии, а то простое обстоятельство, что, раз признавши существование души, люди, в силу общей ограниченности, никак не могли объяснить себе, куда же девается она после смерти тела».

Сначала в подземном мире царило равенство душ. Как и при жизни, в условиях родового строя, покойники не имели никаких особых привилегий и не различались между собой — всем было гарантировано вечное блаженство. Когда первобытнообщинные устои разложились и возникло общественное неравенство, изменились и устои потустороннего мира: все теперь зависело от того, кем был умерший на земле, заслужил ли он это блаженство. Зародился страх перед загробным царством; люди постепенно приходили к горькому выводу о недоступности вечной жизни, о недостижимости бессмертия.

Древние египтяне никак не хотели примириться с исчезновением души и разработали целую систему сохранения трупов (в виде мумий), обеспечив таким образом возможность душе вернуться, как только она пожелает.

Греки же, очевидно, пришли к выводу, что дожидаться возвращения души — дело ненадежное (да и как знать — такое ли уж целесообразное?), и, соблюдая положенные обряды, предавали тело покойного земле и воздвигали надгробный памятник. Для утонувших или погибших в далеких краях на их родине, где, естественно, похорон не производилось, все же сооружали «пустую могилу» (кенотаф), иначе, не имея посмертной обители, душа обречена вечно скитаться и никогда не достигнет царства теней.

Она становилась беспокойным призраком, не знающим отдыха и не получающим для себя пищи. Ей оставалось лишь одно — мстить живущим на земле: насылать на них болезни, запугивать страшными сновидениями, даже губить посевы. Поэтому больше всего греки заботились именно о погребальном культе, стараясь не раздражать усопших. Каждый гражданин греческого полиса беспокоился о том, будут ли выполнены после его смерти подобающие обряды, и сама смерть внушала иногда меньше страха, чем невыполнение похоронного ритуала.

Умирающий на поле брани Гектор просит сразившего его Ахилла лишь об одном:

В пищу меня не бросай, умоляю, ахейским собакам!
Множество меди и золота в дар от меня ты получишь —
Выкуп, который внесут мой отец и почтенная матерь.
Ты ж мое тело обратно домой возврати, чтобы в Трое
Труп мой огню приобщили троянцы и жены троянцев.

И на это беспощадный победитель отвечает словами, которых так опасался бесстрашный троянский герой:

Если бы выкуп несчетный — и в десять раз больше, и в
                  двадцать
Мне от твоих привезли и еще обещали бы больше,
Если б тебя самого приказал хоть на золото взвесить
Царь Приам Дарданид, — и тогда, положивши на ложе,
Мать не смогла бы оплакать тебя, рожденного ею.
Хищные птицы тебя и собаки всего растерзают!