В стране моего детства

Как мы поняли из разговоров взрослых, взбудораженных этим событием, няня сбежала от своего мужа, который за что-то бил и истязал ее, и за которого ее выдали против воли. Мама продолжала негодовать, сожалела, что отца не было дома, уж он то не позволил бы так жестоко расправиться с женщиной.

– А что бы он сделал? – трезво рассуждал дед. – Тем рогом чешись, который достанешь. Она же беспачпортная, по закону венчанная, к мужу приписанная. Бабе дорога – от печи до порога. И прытко бежит лошадка, а дальше хвоста не убежит…

Нам было жаль няню, но скоро мы забыли о ней, у нас появилась новая девушка из деревни, лет семнадцати, сирота, которая из милости жила у дальней родственницы. Девушка маме понравилась, какую-то роль в этом сыграла и жалость к обездоленной сироте. Но девушка оказалась на диво ленивой. Утром, перед отъездом в школу, мама, бывало, мечется, поднимая со сна малышей и одевая их, ведь не могла же она опаздывать к первому уроку, а нянька лежит себе полеживает в постели, ей и невдомек, что поднять, одеть и накормить детей – ее прямая обязанность. К тому же она пристрастилась к чтению, открыв для себя отцовскую библиотеку. Отец в какой-то мере был виноват в этом. Заметив в девчонке любовь к чтению, он обрадовался и, усовестившись тем, что они эксплуатируют труд девушки, которой следовало бы учиться дальше, настоятельно советовал ей читать как можно больше:

– Книга – источник знаний, – говорил он, – если хочешь стать настоящим человеком – читай!

И девчонка стала читать. Кое-как накормив ребятишек и усадив их на пол, оставив незаправленными постели, не сделав самой элементарной уборки в комнатах, она усаживалась с ногами на диван и читала, читала, не слыша воплей подравшихся ребятишек, их просьб о горшке. Отец с сожалением обнаружил, что читала она главным образом о Шерлоке Холмсе и Нате Пинкертоне, книги же, рекомендованные им, оставались непрочитанными.

Приезжала мама из школы и хваталась за голову, не зная, за что браться: садиться ли за проверку тетрадей, готовиться к завтрашнему уроку, или наводить порядок в комнатах и стирать пеленки? в конце концов, она пришла к выводу, что с няней следует расстаться, отец не соглашался. Но однажды, когда, решив растопить печь, он попросил няню нащепать лучины во дворе, и она отказалась под предлогом, что ее могут арестовать за работу в праздничный день (было 1-е мая), отец вскипел и велел ей собрать вещи.

Очередная няня была из наших Павловских девчат. Вызывало удивление, откуда в грубой рабочей семье, где отец был постоянно пьян, а мать слыла крикливой базарной бабой, могла родиться такая неземная красота? Глядя сейчас на актрису Лию Артмане, нежную, хрупкую, я вспоминаю нашу няню. Но недолго она жила у нас. Ее сманил к себе местный батюшка, молодой попик, сманил вначале как прислугу, а потом и женился на ней. И надо было видеть, как хороша была молодая попадья в черном одеянии, оттенявшем молочной белизны кожу, светлые косы и бледно голубые глаза, молитвенно поднятые вверх.

Отец негодовал. Его, атеиста, выводила из себя мысль, что не откуда-то, а именно из его дома ушла к попу ангельского вида девица.

У следующей няни было в поселке веселое прозвище – «Танька-шельма». Появилась она у нас как-то неожиданно, а до этого жила в городе в прислугах. Маленькая, коренастая, с широким лицом в редких оспинах, она, тем не менее, была обаятельна веселыми серыми глазами и постоянным оживлением, не сходившим с лица. Любила она попеть, поплясать и часто убегала на какие-то загадочные вечеринки, считая необходимым предварительно получить на это согласие мамы.

Ближе к вечеру, после обеда, быстро управившись со всеми делами (а дело так и кипело в ее руках), она заискивающе спрашивала у мамы, соблюдая городской, точнее, «господский» этикет:

– Барыня! Разрешите мне сегодня пойти на вечерку!

«Барыня», конечно, разрешала. Татьяна оставалась довольна полученным разрешением, а, обратившись к хозяйке со словом «барыня», давала понять, что она не какая-нибудь там деревенщина, знает приличное обращение, недаром жила в городе у господ. Подозреваю, что этим «барыня» она возвышала не столько маму, сколько себя. Что из того, что живет она теперь в деревне, а все-таки у господ, и хозяйку называет «барыня». Это ей, по-видимому, было необходимо для самоутверждения после того, как она покинула неожиданно город и появилась в поселке.