В стране наших внуков

Взмах дирижерской палочки: "Начинаем!" - и вoрота открылись. Один за другим пробуждаются дремавшие инструменты. Все присутствующие на концерте знают о судьбе Яна. С затаенным дыханием они вслушиваются в задумчивое повествование альтов о первых шагах ребенка в мире, в котором погасли все огни и где не светит солнце.

Первая часть симфонии рассказывает о блужданиях слепого мальчика в темноте, как в заколдованном кругу. Но эта тьма добрая, ее не нужно бояться.

Всегда где-то поблизости в нужную минуту раздается нежный голос, который зовется "мать". Этот голос можно даже ощутить, он теплый и мягкий, он может взять тебя на руки. Если ты его позовешь, он моментально откуда-то отзывается. Если ты идешь, он превращается в руку, которая ведет тебя в темноте; в нее можно броситься - с тобой ничего не случится, темнота расступится, темнота не причинит зла...

Но уже в первой части проскальзывают нотки странного, зловещего предчувствия. Тревога все возрастает по мере того, как мальчик растет.

И вдруг она прорывается в трагическое, потрясшее все его существо сознание, что где-то есть солнце, что мир полон света и красок, что темноты нет, что темнота только в нем и вокруг него. А потом наступает период мучительного умственного созревания, возмущения и примирения и, наконец, страшное умудрение ребенка.

В начале второй части раздается детский голосок флейты - такой наивный и радостный, он долго шаловливо порхает и спрашивает, а другой, немного задумчивый голос ему отвечает. Гана мечтательно улыбается далекому прошлому. Первый голосок - это, очевидно, ее голос. Ведь вся эта часть называется "Три голоса", но с тем же успехом ее можно было бы назвать "Три сестры". Кто мог предполагать тогда, что они оставят в его жизни такой глубокий след? С трепещущим сердцем вслушивалась Гана в музыку давней встречи.

Вдруг она вспомнила, как тогда невольно обидела его, как проскользнула у него под рукой, когда он протягивал ей красный пион, как она крикнула ему: "Ну-ка, поймай меня!.." Теперь она сгорала от стыда, кровь бросилась ей в лицо. Да, он вправе обвинять и жаловаться, вот сейчас, сейчас, наверное, прозвучит обида слепого мальчика - все повернутся к ней в недоумении: что ты наделала, как ты могла!.. И Гана, покраснев до корней волос, сожмется и заплачет...

Но ничего похожего не прозвучало, оба голоса - его и ее - переплетаются в щебетании флейт, дружно разговаривают, шаловливо поддразнивая друг друга. Ганичка в душе ликовала: "Простил! Простил!" Затем к ее голосочку присоединились два других. Сидя между Яной и Аней, Гана почувствовала, как с двух сторон они пожимают ей руки. Она ответила таким же пожатием - сестры поняли друг друга...

Три ручейка, пробившись из одного источника, радостно запели, перекликаясь, сливаясь воедино, такие одинаковые и в то же время все разные. Три голоса, три оттенка, три мотива: Ганин - серьезный и рассудительный, Янин - шаловливый и, наконец, Анин - тонкий и нежный; в нем, как эхо, прозвучала "Колыбельная", которую Аня тогда пела ему во время их посещения о звезды на небе, как давно это было!

Потом этот же мотив; переходит от флейт к роялю. Правильно, вспомнила Аня. Ведь я тогда не знала конца песни и за рояль сел Ян. А мелодия переходила от инструмента к инструменту, и каждый раз ее исполнение чем-нибудь отличалось от предыдущего, хотя это и была все та же "Колыбельная", но казалось, что ее уже поет другая мать, из другой части света и другому ребенку.

Но вот в спокойную веселую мелодию флейт и скрипок, кларнетов и альтов ворвался фальшивый тон. "Начинается", - сказали друг другу сестры пожатием рук. Да, так оно и было тогда, когда Яна своей шалостью первый раз задела мальчика, как назойливая муха. Но скрипки и альты снова запели, и опять над головками детей воцарилось мирное спокойствие.

Но - о ужас! - вот раздался зловещий, глухой звук бас-кларнета, в нем слышатся напряженность и предостережение - сообщение о появлении врага, чей-то голос словно предупреждает из темноты: берегись! Это Яна повторила свою проделку - и мальчик на этот раз насторожился.

Гана слушала теперь спокойно, ее злая шутка с пионом была, как видно, прощена, раз Ян ни одним звуком не вспомнил о ней. Но Гана ужаснулась, услышав "Когда это началось"; она поняла, какое сильное впечатление произвело это на Яна в детстве. Она никак не цредполагала, что Янины шуточки продолжаются и что они так глубоко потрясут Яна.