В стране невыученных уроков

Я ему подмигнул. Он удивился еще больше. Я хотел было показать ему язык, но раздумал. Вдруг обидится. А мне этого не хотелось. Хотя его и обозвали "царевичем", мне он понравился. Лицо у него было грустное и доброе. Вот он бы и мог мне рассказать, что здесь к чему. Но познакомиться поближе нам не пришлось. Вбежала какая-то страшная старуха и с криком уволокла мальчика. Он, бедняжка, и пикнуть не успел.

Дежурный опричник снова принялся меня рассматривать. Я решил поздороваться с ним на всякий случай. Вежливость никогда не вредит делу.

- Здравствуйте, товарищ дежурный опричник, - сказал я как можно культурнее

Толстяк вдруг весь побагровел и рявкнул:

- В ноги, щенок!

Я осмотрелся вокруг, но никакого щенка не увидел.

- Где щенок? - спросил я его.

- Ты щенок! - заревел опричник.

- Я не щенок, - твердо возразил я. - Я мальчик.

- В ноги, говорю! - Он просто задыхался от злости.

Дались ему эти ноги! И что он этим хотел сказать? Это надо было срочно выяснить.

- Простите, в какие ноги?

- Тронутый! - вздохнул дежурный, вынул огромный платок и вытер пот с лица. Щеки его побледнели. - Блаженный.

В кабинет ворвался запыхавшийся молодой опричник.

- Государь вернулся! - выпалил он с порога - Гневается, страсть! И Малюта Скуратов с ним! Дежурного требует!

Толстяк вскочил, испуганно перекрестился и побелел.

Оба они вихрем вылетели из кабинета и затопали по лестничкам. Я остался один. Надо было подумать, разобраться во всей этой истории. Как жаль, что со мной нет моего Кузи! Совсем, совсем один, и посоветоваться не с кем. Я сел в кресло и глубоко вздохнул.

— Пошто вздыхаешь, отрок? — сказал кто-то нежным, тихим голосом.

Я оглянулся. Позади меня стоял мальчик в красных сапожках. Наверно, ему удалось убежать от старухи. Почему он называет меня Отроком? Ведь меня зовут — Виктор.

— А чей ты будешь, отрок? — снова спросил мальчик.

Почему они все спрашивают: чей я? Я ведь не вещь, а живой мальчик.

— Я ничей, — ответил ему я. — Я сам по себе.

Мальчик покачал головой. Волосы у него были длинные, до плеч.

— Дерзкий ты, — сказал он обиженным голосом. — А по прозвищу как тебя?

— Зачем тебе прозвище? — спросил я, вспомнив, что в школе меня дразнят очень глупо. Обзывают «Двойкиным». — У нас в школе с прозвищами борются, а фамилия моя — Перестукин.

Мальчик задумался.

— Перестукин?.. Такой я не слыхивал. Видать, ты не боярского роду?

— Боярского? — фыркнул я. — Ну ты и скажешь! Какого там ещё боярского? С чем это едят?

— Раз не боярского, — печально вздохнул мальчик, — так мне и разговаривать с тобой невместно.

Я, конечно, не знаю, что такое «невместно» (скорее всего, это искажённое слово "неуместно"), но, в общем-то, догадался, что он задаётся и что-то из себя строит, поэтому ответил ему очень насмешливо:

— Скажите пожалуйста, какая цаца! Сам-то ты кто?

Мальчик вскинул голову и важно ответил:

— Я сын государя Иоанна Четвёртого. Царевич Фёдор.

Царевич Фёдор! О нём я кое-что слышал и от папы и от Зои Филипповны. Надо было срочно сбить с него спесь.

— Знаю я тебя, — небрежно сказал я, — ты слабоумный.

Царевич растерянно посмотрел на меня, и губы у него задрожали. Лицо сделалось обиженным и жалким, ну точь-в-точь как у Женьчика, когда мы с Люськой Карандашкиной обзывали его "китайским болванчиком". Я даже пожалел, что так резко выразился. Лучше было бы сказать этому царевичу, что он просто ненормальный.

— Слабоумный, — бормотал царевич, — это как же ты меня эдак?.. Слабоумный…

Видно, это его здорово задело. Пришлось мне выкручиваться, чтобы окончательно не испортить с ним отношения.

— Как тебе это объяснить, — начал я, — слабоумный — это вроде… дурачок, что ли… Да ты не обижайся, Федя. Это я даже на уроке отвечал. Об этом в книге написано. История она называется.

Царевич побледнел и всплеснул руками.

— Царица небесная! — закричал он. — В книге написано!

— Это ещё что! — добавил я, чтобы окончательно его убедить. — А твой отец Иван Грозный убивает своего сына в Третьяковской галерее. Я сам видел. Нас Зоя Филипповна всем классом туда водила. Слово даю — убивает. Даже на ковре кровь.

Бедняжка-царевич затрясся как в лихорадке и еле слышно забормотал:

— Как же это? Сына убивает?.. Окаянный ты…

— Да ты не дрейфь, — пытался я поддержать его морально. — Не тебя убивает, а старшего сына — царевича Ивана. Жезлом убивает. Ивана жезлом, а царевича Дмитрия зарежут в Угличе.

— Сгинь! Сгинь! — закричал царевич Федя и затопал красными сапожками.

— Не пугайся, не пугайся, — старался я успокоить его. — Тебя не убьют, я это точно знаю. Ты даже царствовать будешь и кричать: "Я царь или не царь?" Сам по телевизору видел.

— Колдун! Колдун! — завопил Федя. — Нянюшки, мамушки! Боюсь!

Он упал на пол и задрыгал ногами. Я спрятался за спинку кресла и правильно сделал, потому что вбежали какие-то старухи и тётки, с криками подхватили царевича и унесли его из кабинета.

Вот и делай после этого людям добро! Знал бы — не рассказывал.