В стране полумесяца

На площадь за окнами один за другим появляются военные отряды. Раздаётся краткая команда, все части расходятся по местам и устанавливаются. Холм постепенно покрывается массой народа. Бесчисленные полки от народов всех стран и государств, подвластных султану, маршируют под музыку и барабанный бой и становятся в два, в четыре, в восемь рядов. Масса пехоты и кавалерии не помещается на площади и наполняет прилегающие улицы, занимая каждый фут земли, насколько глаз хватает. Солнце освещает всё это и зажигает огонь в золоте и серебре мундиров, в золочёных султанах, в офицерских орденах, в саблях, штыках, трубах и инструментах военных оркестров. Это прямо несравненная игра блеска и великолепия. Роскошные экипажи с представителями константинопольской аристократии пробираются между отрядами войска, сопровождаемые исполинского роста евнухами на лошадях. Далеко внизу появляются мириады красных конских хвостов, привязанных к кончикам пик, высоко приподнятых в воздухе — это приближается отряд конных улан на совершенно белых, на подбор, лошадях. Ещё минута и земля дрожит от топота инфантерии, это пришли албанцы и расплылись по площади. На них сандалии, зашнурованные до колен кожаными ремнями, а сверху юбкообразные шаровары белого сукна. На боку длинная сабля. Так вот они, эти знаменитые албанцы. Они стоят стеной, безмолвные, неподвижные. В бою они рычат не от боли, а от бешенства. Меньше всего они думают о смерти. Опять раздаётся глухой гул марширующих масс, кларнеты и барабаны приближаются, зуавы появляются с противоположной стороны и останавливаются у мечети. На них перекрученные зелёные тюрбаны, и весь их мундир состоит из синего и зелёного. Офицеры в фесках, тюрбанах или барашковых шапках ходят взад и вперёд перед своими отрядами. Изредка нубийский негр темнеет в том или ином ряду. Есть и несколько всадников из дальних стран, — на них доломаны[22] с широкими ниспадающими рукавами, а шапки их оторочены леопардовым мехом. Курды стоят рядами, словно железные. На них великолепные жилеты, расшитые их жёнами, открытые, короткие куртки и маленькие шёлковые платочки на головах. Там и сям прохаживается турецкий военный мулла[23] в зелёном одеянии, с саблей поверх плаща.

Тут и арабы, и албанцы, и персы, и курды, и черкесы, и татары, и бедуины, и армяне, и сирийцы. Тут пять тысяч конницы и шесть тысяч пехоты.

Теперь может прийти и султан…

Дверь наша отворяется, и входят немцы — те самые, из экипажа. Как, — и они! Вот какова сила настойчивости. Они громко переговариваются и находят всё это великолепие там за окном «famos». Ну, что бы было его превосходительству господину церемониймейстеру предоставить эту комнату в три окна исключительно нам двоим? Уж мы бы не забыли его за это и оказали бы ему взаимную услугу. И вот он упустил случай приобрести для Турции добрых друзей в Европе.

С приходом этих немцев элемент дисгармонии проникает даже на площадь перед мечетью: несколько чёрных лакированных европейских экипажей разрывает ряды и въезжает на холм. Это иностранные послы, которые должны оказать внимание властелину страны. Это внимание кулака, которое может вызвать лишь кривую улыбку, скрывающую скрежет зубовный. Экипажи исчезают за Звёздной палатой.

Дверь наша отворяется всё чаще и чаще, пропуская всё новых любопытных. Мы узнаём даже янки из нашей гостиницы, которых мог привести сюда один из трёх остальных проводников, чёрт этакий! Нам следовало бы подкупить проводника, чтобы он не допустил этого. Поистине мы попали в весьма смешанное общество. Ну, пусть бы ещё одни немцы. Они, может быть, и бароны. Один из них имеет очень внушительный вид. Но янки — что они такое? Чикагские биржевики с жёнами. В следующую пятницу я уже этого не потерплю.

И воздух становится тяжёл в нашей комнате. Дамы янки вылили на себя массу духов. Окна обращены как раз на юг, и солнце рвётся прямо к нам словно безумное. И прижали нас к самым стёклам. Однако же мы всё терпим ради этого зрелища.

Вот идут люди в красном и посыпают холм свежим песком, другие несут воду и вспрыскивают его. Время приближается к часу; часы на мечети Хамида показывают без пяти минут шесть.

Вот сейчас явится султан…

На верхней галерее минарета мечети внезапно появляется тюрбан, а за ним и старик. Это мулла, так называемый муэдзин[24], призывающий верных к молитве. Он поднялся на минарет изнутри, стоит теперь, скрестив руки, и ждёт. Проходит несколько минут.