В стране слепых

Он показал рукой вверх по склону. Ред заслонил глаза от солнца, стоявшего над самым гребнем гор, и вгляделся. Там, на краю скалы, кто-то стоял, размахивая руками и что-то крича. Ред прищурился, пытаясь разглядеть, кто это. Потом он удовлетворенно улыбнулся про себя.

— Сара вернулась, — сказал он.

10

— Что это вы читаете, Джереми?

Джереми поднял глаза от книги и увидел, что к нему за столик подсела Гвинн. Он сидел в университетском кафе, попивая джин с тоником, на столе перед ним лежала открытая книга большого формата в сафьяновом переплете, а рядом аккуратная стопка картонных папок. В зубах у Гвинн была крепко зажата трубка из кукурузного початка — к счастью, не зажженная. Рядом с Гвинн присела на краешек стула Пенни Куик.

— Привет, Джерри, — сказала она с улыбкой.

Он посмотрел на Пенни, потом на Гвинн.

— Что, заседание уже кончилось?

— Джереми, уже десять часов! — Гвинн взяла в руки книгу и взглянула на корешок. — Генри Томас Бокль? О господи! — Она удивленно подняла брови. — Боюсь, в наше время он немного вышел из моды. Кто сейчас читает Бокля? Этот старомодный цветистый стиль…

Джереми пожал плечами.

— Херкимер что-то о нем говорил на вечере знакомства месяц назад, и я заинтересовался. Он говорил, что Бокль оказался не прав. А кто такой этот чертов Бокль и в чем он оказался не прав? Очевидно, это имеет какое-то отношение к тому, чем занимается наша группа, иначе Вейн не стал бы об этом говорить. И вот… — Неопределенным жестом он показал в сторону книги и папок. Он чувствовал себя немного неуверенно, как любитель, который пытается что-то объяснить профессионалам. — И вот я разыскал его в библиотеке.

Гвинн взглянула на картонные папки.

— И, я вижу, взялись за дело всерьез. — Она дотронулась до руки Пенни.

— Мы еще сделаем из Джерри историка, вот увидишь. Дай только срок.

— О, только не поддавайтесь, Джерри, — сказала Пенни, всплеснув руками.

— Вам предстоит ужасная жизнь. Портишь себе зрение, получаешь гроши, а знакомые не могут понять, на что ты тратишь время.

Что бы ни говорила и ни делала эта стройная женщина с тонкими чертами лица, было видно, что она говорит и делает это с искренним увлечением. Джереми подумал, что она куда симпатичнее остальных ученых.

Подошел официант и принял у них заказ. Гвинн поудобнее пристроила свое массивное тело на сиденье из искусственной кожи.

— И давно вы здесь сидите, Джереми? Странно, вы как будто совсем не окосели.

— Это первый, — показал Джереми на свой бокал.

— Ах, вот как? Тогда странно, что официант до сих пор вас отсюда не выставил.

— Да нет, я знаю великую тайну. Просто нужно каждые полчаса или около этого не скупясь давать ему на чай. Тогда он не пристает, и можно спокойно заниматься. Шум меня не отвлекает — вы себе не представляете, в каких шумных местах мне приходилось проводить ревизии. А здесь я чувствую себя не таким… ну, изолированным от мира, что ли, как у себя дома.

«Не говоря уж о том, — добавил он про себя, — что в последнее время приходится думать, чем можно заниматься дома, а чем — не стоит». Гвинн посоветовала ему не трогать подслушивающее устройство в телефоне, но не говорить дома вслух ничего такого, что могло бы кого-то заинтересовать. Если вынуть «жучок», это только насторожит тех, кто его установил.

Официант принес женщинам напитки.

— Ну и что же вы выяснили про Бокля? — спросила Куик. У нее в бокале было что-то розовое и пенистое, с огромным количеством фруктов, — Джереми не мог понять, как можно такое пить.

— Ну, он был безусловно оригинал, — ответил он. — В детстве много болел, получил домашнее образование под присмотром матери, а потом, когда уже стал взрослым, не расставался с ней пятнадцать лет, разъезжая в ее обществе по всему континенту. В наши дни ему порекомендовали бы обратиться к психоаналитику.

— Все это время он писал свой труд, — сказала Гвинн, постучав пальцем по книге, лежавшей на столе. — «История цивилизации в Англии». Издана… кажется, в 1857-м. — Она заглянула на титульную страницу. — Правильно, в 57-м. Бокль — типичный историк девятнадцатого столетия. Он видел в истории непрерывный прогресс — от первобытных времен до самых вершин цивилизации, то есть, конечно, до Англии девятнадцатого века. Как большинство людей викторианской эпохи, он свято верил в Прогресс.

Гуинн и Куик обменялись понимающими улыбками.

«Конечно, в наши дни это считается наивностью, — подумал Джереми. — Сейчас больше никто не верит в прогресс. Во всяком случае, в Прогресс с большой буквы. Куда чаще его ругают почем зря. Интересно, стали люди за эти годы умнее или просто разочаровались? Почему вообще цинизм надо предпочитать оптимизму? То же самое и в литературе: если вещь недостаточно „иронична“, это не „литература“. По этому поводу в „Нью-Йорк Ревью оф Букс“ то и дело начинаются перепалки, но общепринятое мнение по-прежнему не сдает своих позиций. Реализм? Пусть так, но ведь иногда герой все-таки выходит победителем!»