В стране странностей

На кладбище тихо, лишь поют птицы да шелестит листва. Родные белые березки встали в почетный караул у памятника. «Слава героям», — написано по-голландски на стене кладбища.

Сегодня пусто. Людно бывает здесь лишь 4 мая, когда Голландия чтит погибших за ее свободу.

Дряхлый старичок в темном котелке, шаркая ногами, идет мимо^ с букетом. Вот уже двадцать лет ходит он сюда к жене. Иногда заходит по дороге к русским: жена лежит неподалеку.

Нет, он не знает, кто кладет цветы у той могилы. Но это не первый раз, там часто цветы. Сюда приезжали русские туристы, и одна женщина вдруг как закричит! Представьте, она увидела на надгробии имя брата. Но это не та могила, где теперь лежат цветы. Старик ничего не знает о том, кто их приносит. Наверное, какой-нибудь голландец или голландка.

В небольшой конторке у Эверта Арта Янссена — ящики с картотекой. Господин Янссен в черном костюме с черным галстуком. Он смотритель кладбища.

Кладбище большое. Тут не только иностранцы, но и свои, голландские парни — ведь рядом был гитлеровский пересыльный концлагерь Амерсфорт.

Он не столь велик и страшен, как Освенцим, или Дахау, или Маутхаузен. Вон вышка, тысячекратно проклятая лагерная вышка, и колючая проволока, и следы рва, и каменные стены бараков, на которых еще проглядывает написанное по-голландски слово «голод». Но вблизи все это осмотреть нельзя: там теперь воинская часть.

— Церковь, — показывает Янссен темную кирпичную колоколенку, поднимающую острый шпиль над деревьями. — Оттуда, сверху, мы видели все.

Янссен был в голландском Сопротивлении. Он и его друг, здешний лесник, иногда забирали из лагеря полуживых вместо мертвых и переправляли к своим.

Длинный, похожий на русло канала глубокий ров. Он зарос кустарником, молодые деревца укоренились на его склонах. Ров вырыли обреченные на смерть. Здесь их расстреливали.

В самом конце на дне рва — памятник. Там, где стоит теперь голландец в деревянных кломпен, со стиснутыми кулаками, в куртке, распахнутой на голой груди, в последние дни войны были последними расстреляны пятьдесят три узника.

Памятник поврежден; его били, долбили чем-то острым.

— Западногерманские туристы, — спокойно, может быть, даже слишком спокойно, замечает Янссен. — Это они гаечным ключом от автобуса и камнями. Я прибежал, закричал. Они смеялись. Мы записали номера машин, сообщили министерству иностранных дел. Не знаю, чем это кончилось.

Сто одного русского воина привезли в лагерь Амерсфорт поздней осенью 1941 года. Янссен думает, что это были пограничники либо солдаты, захваченные в самом начале войны. Их привезли сюда, чтобы показать голландцам, что русские — дикари и варвары. Пленным запрещали бриться, им дали рваную одежду, их кормили отбросами, а иногда вовсе не кормили. И вот таких — изможденных, страшных, босых — гоняли под дулами автоматов по снежным улицам городков возле Амерсфорта.

— Потом расстреляли, — говорит Янссен. — Всех до одного. Их имен никто не знает. Тела остальных привезли сюда с юга страны. Это были ваши, которые бежали из плена, партизанили во Франции, в Бельгии. Они погибли в боях, когда помогали союзникам освобождать нас. Теперь лежат все вместе.

Мы возвращаемся знакомой отличной дорогой мимо ухоженных полей и миленьких домиков. Шоссе выходит к морю. Его не видно, но оно рядом, за валом высокой дамбы, которая тянется вдоль побережья, исчезая у горизонта. Там, где пологие песчаные дюны засеяны цепкой жесткой травой, сохранились кое-где серые бетонные бункеры. Это немецкая работа: гитлеровцы боялись тех, кто появлялся со стороны открытого моря.

Моря не видно, но ветер доносит глухой и сердитый его шум. Оно всегда рядом с голландцем. Оно друг и враг народа, отличающегося упорным трудолюбием, повседневным мужеством в извечной борьбе со стихией.

Все дальше бежит шоссе. Старые мельницы простерли неподвижные крылья над каналами. Маленький трактор отваливает плугом пласт земли.

На этой земле и за эту землю сложили голову те, что спят теперь в ней вечным сном. Они шли на подвиг и на смерть, веря в победу. Они надеялись, что после победы люди сообща сделают так, чтобы никто и никогда не собрал вновь смертоносную немецкую машину войны.

Всё новые странности

И вот настал долгожданный день, выстраданный народами, боровшимися против фашизма.

Последний гитлеровец был изгнан из Голландии. Пришел конец войне.

Люди усыпали цветами могилы героев. Суды вынесли приговоры военным преступникам.

Мир пришел в страну тюльпанов, где во время голода 1944 года тысячи людей спаслись от смерти тем, что ели луковицы своего национального цветка.

Мирные дни настали для страны мельниц, в которой гитлеровские оккупанты расстреляли несколько мельников, предупреждавших об облавах бойцов Сопротивления.

Снова вернулась к мирному труду страна польдеров, из которой гитлеровцы вывозили все, что могли, в том числе землю с польдеров — десятки железнодорожных составов с плодороднейшей землей, созданной руками голландцев.

Но что же сделали правители этой страны уже в первые послевоенные годы?