В стране ваи-ваи

Два-три навеса примыкали к дому. Под одним из них сидела женщина; малыш сосал ее грудь, рядом прыгал ручной тукан, а сама она била по какой-то дощечке. Увидев нас, женщина скрылась в доме, и навстречу нам, неся табуретки, вышли двое мужчин. Мы пожали им руки и сели у входа. Женщина вынесла сосуд с каким-то напитком, несколько маниоковых лепешек и горшочек мяса, тушенного в перечном соусе. Сосуд, вмещавший около четырех литров, обошел круг несколько раз. Мы с наслаждением пили освежающее кисловатое маниоковое пиво, затем отломили по куску лепешки и ели, обмакивая в соус.

Мы объяснили хозяевам, что пришли, так сказать, в гости и просим разрешения осмотреть дом. Нас радушно пригласили войти, но едва мы переступили порог, как раздался дикий лай и рычание. В рассеянном свете, падавшем через двери, я увидел вдоль стен, на высоте около одного метра от земли, нары, а на них — своры остервенело рычащих псов. Собаки дергали и грызли веревки, готовые броситься на нас. Кто-то соскочил с гамака и забегал кругом, размахивая палкой и хлопая собак рукой по носу. Псы присмирели и только глухо ворчали, показывая клыки.

Вот они, знаменитые охотничьи собаки, которыми так дорожат ваи-ваи! Все псы были одной породы — короткошерстные, с длинным изогнутым хвостом, похожие на гончую, с такой же белой пятнистой шкурой. Происхождение собак американских индейцев не ясно. Возможно, собаки всегда обитали на американском континенте, а может быть, их привезли из Португалии, в эти же края они попали с тарумами.

Индейца, заставившего собак замолчать, звали Чекема. Я узнал его, — он был среди парней, навестивших меня утром. Тогда Чекема не понравился мне: вид у него был надутый, напыщенный. Но сейчас он держался очень приветливо и охотно показывал нам различные предметы. Прежде всего лук из пятнистого змеиного дерева (Piratinera guianensis), красиво изогнутый, треугольного сечения, длиной около двух с половиной метров. Рукоять лука была украшена пучками розовых и черных перьев. Затейливо переплетенный шнур, постепенно утолщаясь, обвивал ее по спирали. На конце рукояти шнур был закреплен; дальше он образовал прочную, ровную тетиву, второй конец которой не был привязан, чтобы не напрягать зря древесину.

Чекема уперся ногой в центр рукояти, согнул лук, надел тетиву и подал его мне, но он оказался слишком тугим для меня. Тогда Чекема, достав стрелу из колчана, взял лук и левой рукой оттянул тетиву до щеки.

Я впервые видел такой мощный лук и такие длинные стрелы — от полутора до двух метров. Стрелы, очень красивые, были сделаны из прочного, прямого цветочного стебля стрельного злака (Gynerium sagittaturn). Оперением служили крапчатые черно-коричнево-белые махровые перья гарпии, черные перья гокко, а также синие и красные перья ара; они прикреплялись разноцветной узорной нитью. Помимо этого оперения, благодаря которому стрела вращается в полете, древко украшали кисточки из оранжевых, алых, синих перьев. Ушко было сделано из дерева. Набор наконечников отличался большим разнообразием. Одни имели прорезы для отравленного деревянного шипа (такие шипы хранились в отдельном чехле); другие — для крупной дичи — представляли собой лезвия из бамбука и стали (от ножей); третьи, веерообразные, с несколькими короткими шипами, служили для боя на лету мелких птиц; длинные, узкие, зубчатые наконечники из твердого дерева употребляли для охоты на крупную птицу и рыбу.

Каждая стрела — это тщательно отделанное, меткое оружие, от которого зависит, быть ли его владельцу сытым, или голодать. На изготовление стрелы уходил, должно быть, не один час кропотливого труда, а между тем она выходит из строя после первого же выстрела.

Помещение, куда мы вошли, было круглое, около десяти метров в диаметре; пол — земляной, чисто выметенный. В воздухе стоял сладковатый, ладанный запах краски. У каждой из живущих здесь четырех семей был свой очаг: несколько больших камней и круглый пол из металла или глины. Вокруг очагов размещались подвешенные в несколько ярусов гамаки. Ниже всех спала жена (ее обязанность поддерживать огонь ночью), на самом верху — дети.

В центре высился главный стояк; в верхней части его находилась платформа, нечто вроде полатей для хранения посуды, бананов, стрел. С платформы, а также со стропил свисали на длинных веревках лотки, на которых лежали свертки из пальмовых листьев и копченое мясо — подальше от собак. Множество мелочей было засунуто в крышу или подвешено на отдельных бечевках; под собачьими нарами хранились вязанки хвороста. Все свободное пространство было использовано очень умело. Имущество четырех семей — примерно пятнадцати человек — размещалось удобно, и в то же время в доме не было тесно.