В СТРАНЕ ВУЛКАНОВ. Путевые заметки на Яве 1893 года

Мы приехали в пасанграхан Банджара в половине второго, сделав 40 ½ верст в три с половиною часа. Здесь встреча была еще торжественнее предыдущих: на площади играла музыка и толпились разряженные жители, везде развевались флаги, а веранды дома были увешаны гирляндами зелени. Внутри на столах красовались букеты цветов, мягкие ковры покрывали полы и удобная мебель наполняла комнаты, устроенные со всевозможным комфортом и роскошью, гораздо большими даже, чем в гостиницах. Присланный сюда г-ном де Коком яванец-метрдотель в красной, шитой золотом ливрее помог нам высадиться у подъезда пасанграхана, тогда как другой туземец при переходе из экипажа в дом держал над моей головой великолепный малайский зонтик. Местный ведана тоже дожидался нас, почтительно присев поодаль на корточках.

Оказалось, что всему, как туг, так и в Калипучанге, мы обязаны гну де Коку, выславшему свою прислугу, мебель, белье и пр. К тому же мы только сегодня узнали, что наше путешествие из Гарута в Чилачап совершается на счет правительства, взявшегося снабдить нас необходимыми почтовыми лошадьми, экипажами, прислугой, столом, катером и пр., так что, когда мы перед отъездом спросили у здешнего распорядителя, сколько следует заплатить, он весьма удивленно посмотрел на нас, не понимая, о чем идет речь.

Банджарский пасанграхан, как и все прочие на Яве, состоял из четырех просторных спален, выходивших дверьми в высокую, большую комнату, занимавшую всю средину здания; спереди широкий, крытый балкон служил гостиной. Снаружи дом быль обсажен красивым опрятным садом с пальмами, лиственными деревьями, кротонами и цветами, а за ним начинался обычный алун-алун[181] с варингинами.

Мы сначала выпили чаю, в ожидании завтрака, не заставившего себя долго ждать, и за который мы принялись с величайшим удовольствием, быв натощак с шести часов утра. Утолив свой голод, мы пробовали было пуститься в разговор с сидевшим тут же на полу веданой. С отъездом Кромози нам приходится рассчитывать только на самих себя в сношениях с окружающими туземцами, не говорившими ни на каком другом языке, кроме малайского. Усердное изучение последнего дает мне теперь возможность немного на нем изъясняться и понимать кое-что из сказанного.

Поговорив с веданой, мы отпустили его, и С. отправился спать, я же занялась фотографией, а затем и чтением. Когда жара стала умереннее, я вышла погулять пешком, думая пройтись недалеко одна, но не сделала и десяти шагов, как меня нагнали метрдотель в красной ливрее, зонтиконосец и еще какой-то человек, не отстававшие от меня ни на шаг во все время прогулки. Встречные, завидя меня, еще издали поспешно приседали, а если попадались такие, которые не знали, как подобает держаться в присутствии такой высокопоставленной особы, какой я вдруг оказалась, то мне заметно было, как из-за моей спины сопровождавшая меня свита сердитыми знаками давала понять провинившемуся, что он должен сесть, что им немедленно испуганно исполнялось. Когда же пошел дождь и я открыла зонтик, над ним тотчас появился большой пайунг, которым был вооружен мой зонтиконосец.

Джон, весь мокрый, попав под обычный вечерний ливень, приехал с багажом только в пять часов. Немного спустя, к нашему крайнему изумлению и негодованию, подкатил и «шпион». Выведенный, наконец, из терпения его дерзостью, С. сказал ему, что, путешествуя по не открытой для публики дороге, мы обязаны всем особому разрешению генерал-губернатора, вследствие которого мы и пользуемся, предоставленными нам любезностью резидента, пасанграханами, прислугой, лошадьми и пр., и поэтому, он С., считает неуместным присутствие «шпиона» в доме, где мы сами живем лишь в качестве гостей. «Во всяком случае», — добавил С., — «завтра вам невозможно будет ехать с нами на катере, так как это нас стеснит». «Шпион» ответил, что здешний доктор, приятель его, сумет распорядиться, чтобы ему дали отдельную шлюпку и исчез из пасанграхана.

Оставшись наедине, мы посмеялись над его уверенностью, хорошо зная, что для такого господина, как он, не вытребуют нарочно из Чилачапа катера: в Калипучанге же они не стоят. Вечером, довольно поздно, он прислал за своими вещами: по всей вероятности, знакомый его объяснил ему неловкость его поведения. Мы надеемся, что наконец-таки избавились от него и что ему придется ехать обратно[182].