В страну Восточную придя

Позвал отец Ивана Кривошеева с сыновьями, вооруженных ружьями, да Медниковых мужиков четверо. Трое охрану несли, а остальные осинок да березок нарубили, сажен в три длиной бревнышек понаделали и в землю на полянке частоколом неподалече вбили. Вбили тесно и так, чтобы получился круг в сажень диаметром. А затем вокруг частокол еще один соорудили, чтобы не более аршина между стенками. Пилой лаз во внешнем частоколе для тигра проделали и из досок дверцу изнутри навесили, с тем расчетом, чтобы тигр, мордой тычась, дорогу себе открывал, но чтобы обратно дверка плотно к бревнышкам прижималась и его не выпустила. Во внутренний круг поросенка на ночь запустили голодного. Ну, он и давай хрюкать, а потом визжать. Голодный тигр услышал поросячий крик и пришел ночью поужинать. Обошел частокол вокруг, запах чует, визг поросячий слышит, а добраться к ужину не может. Частокол высок, не перепрыгнешь. Стал тигр более настойчиво бревнышки пробовать, лапами свалить попытался, но те крепко вкопаны и друг с дружкой увязаны, не валятся. Но тигр голодный - старательный. Весь частокол обошел, все бревнышки испробовал, да и наткнулся на дверку. Она откинулась, зверя внутрь пропустила, да и обратно легла. Тигр по узкому коридорчику вокруг порося бегает, ни внутрь, ни наружу попасть не может, рычит зверски от ярости. Собаки первыми в деревне рык услышали, в сени позабились, да лай подняли. Хозяев оповещали, чтобы те ружья наготове держали и их, собак, защищать готовились. Знали псы, что тигр большой любитель собачатинки.

Пошли утром все семеро, с ружьями. Боятся, вместе держатся, но, перебивая друг друга, охотничьими подвигами похваляются. Подошли к частоколу, а он трещит весь и шевелится. В щели между бревнышек виден тигр-батюшка. Здоровенный, с быка ростом, бока желтые, полосатые, глаза красные, свирепые, а клыки белые и с них кровь капает. Пытался он бревна грызть, но бестолку. И на лбу рана видна запекшаяся, та, что Николай Кривошеев наставил. Ну, влупили они тигру пару зарядов в бок, насмерть уложили. За телегой сбегали, в деревню свезли. Лошадь, бедная, все глазом косила на пассажира мертвого, полосатого. А поросенок сдох со страху, пришлось выбросить.

И еще зиму провел Андрей в Ивановке, а по весне опять в город подался. Знакомых и друзей у него во Владивостоке уже много было, и на работу звали, обещали хозяину или мастеру слово замолвить, походатайствовать. С жильем, правда, худо было. Все его знакомые не жили, а ютились в переполненных хибарах. И хотя друзья приглашали Андрея пожить у них, пока сам с жильем не устроится, но жены их глядели волчихами, слушая гостеприимного пьяного хозяина. Известно, в гости без бутылки не ходят, а за ней вторая и третья появляются, и дым коромыслом, а потом дети в плачь, и жена фингалом светит, подбитая. Андрей парень был стеснительный и понятливый, в благодарность за слова добрые, беседу дружескую и стол с закусками старался убраться засветло. По темным улицам одному, тем более пьяному, опасно ходить было избивали и грабили. А ночевать устроился в ночлежном доме, что на Корейской улице, у китайской кумирни. Там собирались такие же горемыки бездомные и безработные. Работа в городе была, но хозяева стали избалованы. Давай, говорят, работай, но платить стану как китайцу или корейцу, копеечки. Что же, обижались мужики, нам собаками или ракушками питаться? Не приучены.... И уходили.

Тут слух прошел, что набирают артели в Китай. Из Порт-Артура на трансманьчжурскую магистраль железную линию строить. Уже знали, что в августе прошлого, 1897 года начали строить дорогу через Маньчжурию, а теперь, в мае 1898 года - и к Желтому морю вести собираются. Уже и название магистрали дали: кто хунхузкой называл, а кто маньчжуркой, и всем понятно было. Пошли наниматься гурьбой на Светланскую, в самое ее начало, где тюрьма на Корейской свои бельма решетками занавесила, и там у дверей нового Китайско-Восточного железнодорожного управления сгрудились. Вышел какой-то инженеришка в фуражке с молоточками зеленым кантом опоясанной и ну, давай записывать. Всех брал. Людей, говорил, много надо, в партию изыскательскую. Но только не китайцев-корейцев, чтобы против них в Китае кучкой держаться. Паспорта поотбирал, но взамен давал по пять рублей, чтобы до парохода, что через неделю в Китай собирается, с голодухи не померли. А как рвань городская, подзаборная, узнала, что здесь деньги дают, так тучей черной тот домик и окружила. С паспортами многие. И инженер с сотню человек набрал и сказал, что довольно, не надобно более. Тогда на деньги счастливчиков на Семеновском покосе, у моря, пир устроили. Андрей человеком кампанейским был, да и с новыми товарищами сойтись надо, тоже в гульбище участвовал. Пил, закусывал, слушал и поражался. Ну, и народец..., уж действительно, низы общества. Самому страшно стало. Но и подумал, может, по пьяни впустую бахвалятся, скотством кичатся...

Однако и на пароходе и в городишке китайском Даляньване ему от некоторых новых друзей горько делалось.