В субботу рабби остался голодным

— Он каждый вечер гуляет пешком, и его маршрут проходит мимо Брэдфорд-лейн. Он собирался заскочить к Хиршу поговорить, но еще от угла увидел, что в доме темно, и просто прошел мимо. Но он видел Сайкса — он уверен, что это был Сайкс, — который шел по Брэдфорд-лейн в другую сторону. Они еще не были знакомы, и Додж подумал, что кто-то просто прогуливается, как и он сам.

— Почему же он не сообщил об этом нам?

— А зачем? Он же не знал, что там убийство.

Лэниган рассмеялся.

— Вы только подумайте, рабби! Мы с самого начала взялись за это дело не с того конца, да еще нам всю дорогу не везло! Когда мы не смогли связаться с Доджем в Алабаме, то попросили полицию разыскать его для нас, чтобы мы могли его допросить. А негры, как только узнали, что его ищет полиция, стали его, конечно, прятать — то в одном месте, то в другом, причем он, наверное, даже не знал, зачем. А потом, когда он наконец вернулся в свою гостиницу, полиция Бирмингема его засекла. Они позвонили нам и спросили, надо ли его задерживать, и мы сказали: нет, отпускайте его. У нас ведь к этому времени уже был подозреваемый. Ну, в общем-то все это, наверное, не имеет значения. Просто это доказывает, как важно в расследовании везение. Нам все время не везло, и когда мы наконец напали на верный след, это опять-таки было делом случая. Я имею в виду, что Сайкс чисто случайно остановился и предложил вам свою машину, и вы увидели эту наклейку… Это было чертовское везение!

— Ну, мы-то верим в судьбу.

— Наверное, все в нее верят в какой-то степени.

— Нет, я имею в виду, что мы верим в нее не так, как вы, христиане. Все ваши догматы — что Бог все видит, что можно отвратить несчастье молитвой, — все это подразумевает, что если человек неудачник, то он это заслужил. А мы верим в судьбу. То есть верим в то, что неудачником может быть несомненно хороший человек и наоборот. Это один из уроков, который мы вынесли из Книги Иова. Так вот, я не совсем уверен, что это было чистое везение. Весь этот случай нес на себе отпечаток нашего праздника. Наверное, сам того не сознавая, я много думал об отношениях между Хиршем и Сайксом, о том, зачем бы Сайксу его покрывать. И именно поэтому мне так мгновенно пришло в голову объяснение, когда я увидел дату на наклейке из мастерской. Видите ли, передо мной была полная картина этого злодеяния во время нашей службы в Йом-Кипур.

— Каким это образом?

— Дело в том, что в древнем Израиле первосвященник в этот день отбирал и приносил в жертву козла отпущения. Часть службы была посвящена этой церемонии. И это было темой моей проповеди. В ней я упомянул о жертвоприношении Авраама — это отрывок из Торы, который читают в день Нового года, в начале Десяти дней искупления, кульминацией которых является Йом-Кипур. И именно в этом была суть ситуации, которая сложилась в Годдардовской лаборатории. Несмотря на свою оторванность от еврейской общины, Хирш все же сыграл роль, которая в прошлом слишком часто выпадала на долю евреев.

— Вы имеете в виду…

— Я имею в виду роль козла отпущения. Должно быть, само его имя навело меня на эту мысль.

Лэниган был озадачен.

— Хирш?

Рабби грустно улыбнулся.

— Нет, Айзек[45].

Глава XXXIX

Рабби Смолл расхаживал взад и вперед по гостиной. Он репетировал ханукальную[46] проповедь, время от времени поглядывая на аудиторию — своего маленького сына, надежно втиснутого в угол дивана. Один раз он прервал свою речь, чтобы крикнуть Мириам, которая возилась на кухне:

— Ты знаешь, дорогая, он следит за мной! Честное слово, он сосредоточенно за мной наблюдает!

— Да он целыми днями только это и делает.

— …Так что чудо со светильником мы должны рассматривать не только как пример вмешательства высших сил…

Ребенок скривился.

— Тебе не нравится? Я и сам не очень-то в восторге. А что, если сказать: «Нас слишком тянет к чудесам…»?

Ребенок захныкал.

— А если так: «Настоящее чудо Хануки заключается не в том, что масло в светильнике горело восемь дней вместо одного, а в том, что крошечный народ бросил вызов власти могущественной Греции…»

Ребенок завопил.

— Нет?

Младенец на мгновение замолк, а затем — с красным и исказившимся лицом — снова заорал во всю мочь.

— Что, и так плохо?

В дверях появилась Мириам.

— Он хочет есть. Я его покормлю.

— Покорми, — сказал рабби. — Когда он поест, я снова на нем потренируюсь. Может быть, на полный желудок он будет воспринимать лучше.

— Даже не думай. После кормления он будет спать. Правда, Джонатан? — Мириам взяла ребенка на руки, и он стал затихать — крик перешел в неопределенное хныканье, а потом и вовсе прекратился. — Кроме того, к тебе, кажется, гость.

Это был Мозес Горальский. Рабби увидел в окно, как водитель помогает старику выйти из машины. От дальнейшей помощи он отказался и, держась за перила, сам поднялся по ступенькам.

— Входите, мистер Горальский. Вот приятная неожиданность!

— У меня есть один вопрос — шейле. К кому же мне пойти, если не к рабби?

Рабби помог старику снять пальто и провел его в свой кабинет.

— Постараюсь помочь, мистер Горальский.