В субботу вечером, в воскресенье утром

Порой Артур вспоминал, как лет в восемнадцать с небольшим на него напялили хаки, как он вошел в магазин одетым в спортивную куртку поверх рубашки с галстуком, а вышел настоящим воякой, в солдатском обмундировании и непонятной тяжелой скаткой за плечами. Начищая до блеска пряжку ремня, он думал о том, как жили во время войны его кузены — долговязые, вечно ухмыляющиеся дезертиры, которых время от времени ловили краснофуражечники[11] или полиция, но которые всегда оставались на плаву, вечно в бегах, деля кров с проститутками, воруя деньги и еду, потому что ни военных продуктовых карточек, ни пособия по безработице у них не было. Опасная игра, и Артур порой удивлялся, отчего они так долго скрывались, почему не отправились за море, чтобы погибнуть и покончить со всем этим. И все же они были правы, теперь Артур понимал это, ибо они по-прежнему здесь, живые, работают и прилично зарабатывают, несмотря ни на какую армию. Он вспоминал, как Дейв говорил отцу в военные годы: «Я восемнадцать месяцев жил на пособие. Как и ты, Хэролд. Мы все из кожи вон лезли, лишь бы не сдохнуть, и что же, теперь нас собираются призвать? У матери было на руках четырнадцать ртов, а Додо то получал какую-то работу, то снова терял ее. И вот однажды ночью я залез через черный ход в какую-то лавку — просто потому, что нам было нечего есть. А когда вернулся — никогда этого не забуду, Хэролд, — у нас получился такой классный ужин, какого в жизни не бывало. Мне тогда было пятнадцать, и каждую неделю в течение пары месяцев я залезал в магазин, но однажды эти сволочи меня сцапали. И знаешь, что я получил? Знаю, что знаешь, дядя Хэролд, и все же скажу. Три года в Борстале. А когда вышел, началась война, и меня призвали. Так неужели ж ты думаешь, что я собираюсь драться за этих ублюдков?»

Артур помнил лицо Дейва — худое, изможденное, покрасневшее на ветру после семидесяти с чем-то миль езды на краденом велосипеде, когда он без крошки еды в кармане бежал через горы от военной полиции Манчестера. Он явился в четверг, а недельную норму еды выдавали по пятницам, и в доме были только хлеб, варенье и чай. Ситон предложил ему остаться у них на неделю. Дейв пробыл три. Однажды днем, когда его не было, заявились полицейские, и, пока они прочесывали дом, Артур в какой-то момент уловил отцовское подмигивание и вышел на улицу. Дейва он встретил накручивающим своими длинными ногами педали очередного краденого велосипеда и насвистывающим какую-то песенку. Полицейские только что уехали, и пока Артур уговаривал Дейва какое-то время не возвращаться домой, в небе появились белые вспышки, и над крышами домов скользнула длинная тень самолета гансов — снизу он походил на гроб. Артур едва удержался от смеха. Шла война, они сражались с гансами, по радио после девятичасовых новостей выступал Черчилль и говорил англичанам, за что они сражаются, словно это имело какое-то значение. Ну и что делать, думал он. Последовать примеру Дейва и откосить от армии? Нет, единственное, что тебе остается в этом мире, — хитрость. Ничего больше. Потерпеть два года, стиснув зубы, а потом, когда выберешься, счесть, что тебе повезло. Как-то раз он чистил сапоги, а мимо проходил сержант и, увидев, что все блестит и сверкает, все прибрано и убрано, сказал Артуру, что из него получится хороший солдат. Хитрость, повторил про себя Артур. Эти ублюдки меня не достанут. Он запомнил возвращение, которому был свидетелем, трех сыновей Ады после непродолжительной армейской службы в начале войны: как они жгли в печке, находившейся в спальне, обмундирование и военное снаряжение и дым поднимался по трубе, о которой обычно никто даже не вспоминал.

Из-за высокого роста Артура определили в военную полицию, выдали свисток и красную фуражку и поставили столбом проверять пропуска счастливчиков, идущих в увольнение либо отпуск. Артур — краснофуражечник. Какая ирония! В семье все покатывались со смеху. Но сам он не находил себе места. Ему платили пять шиллингов в день, и он с горечью думал, что за станком зарабатывал два фунта. Но ничего, думал он, пусть только начнется война, и тогда сразу станет видно, какой я плохой солдат. «Те, кто наверху», должны знать, что никто не будет за них воевать, и, наверное, именно поэтому, думал Артур, эти верхние особо и не рассчитывают на это в будущей войне. В армии так: «Да пошел ты куда подальше, Джек, у меня все в порядке». А на гражданке — каждый за себя. Все сводится к одному и тому же. Оттенки не имеют значения. Умное взаимодействие означает уйти от захвата, получив взамен полунельсон, хотя Артур знал, как избежать и того и другого. Единственный отдых, который обретешь, оказавшись вдали от всего этого, — это возможность усесться на поросшем ивами берегу канала и ждать, пока клюнет рыба. Или лечь в постель с женщиной, которую любишь.