Преступники и иноверцы, которых Министорум заключил под стражу, стали лёгкой добычей для отвратительного колдовства Бульгора и его приспешников. Тела несчастных раздулись до невообразимых размеров, исторгая из образовавшихся язв потоки вонючего гноя. Всё это сопровождалось характерными звуками и смрадом, от которого слезились глаза.
Весь коридор словно заволокло дымкой, а рядом с камерами на низких табуретах сидели рабы. Они не были так же уродливы, как существа в камерах, но даже беглого взгляда хватило, чтобы понять их «неправильность».
Облысевшие и полуголые, они с усердием собирали то, что исторгали из себя проклятые. В тусклом свете на лоснящейся коже виднелись потёки, будто бы плоть медленно стекала с мышц и костей. Не знаю, чувствовали ли они боль, но казалось, что ничего в мире не может отвлечь этих рабов от их занятия.
Мы с Микордом переглянулись, прежде чем двинуться дальше, но я замешкался, внимательнее разглядывая одного из несчастных…
— Хальвинд? — Голос Афелии настиг меня рядом с очередной дверью в темницу, которую внимательно осматривал один из священных братьев.
Его скрючившееся тело сейчас почти в точности походило на тех самых рабов.
Тряхнув головой, я нагнал сестру-палатину. Гвинке уже завели в пустующую камеру. Для острастки братья-экзекуторы сорвали со старика его богатую сутану, прежде чем усадить на холодный металлический стул. Щёлкнули цепи, приковавшие щиколотки к полу, и священники удалились.
Вместо них в дверном проеме возник молодой писарь, толкавший перед собой кафедру с пергаментами и писчими приборами. На неровном полу мелкие колёсики дребезжали на весь коридор и постоянно застревали, вынуждая служащего натужно кряхтеть.
Спустя некоторое время он всё-таки смог затащить свою ношу в камеру и установить в дальнем углу. Зажглась свеча и зазвенели чернильницы. Наслюнявив перо, юноша выжидательно воззрился на нас с Афелией.
Взяв деревянный стул, я сел напротив архивариуса и достал из кармана инфопланшет. Несколько минут я молча переключал страницы отчета, незаметно наблюдая, как старик начинает замерзать.
— Как вы убили Селестину? — Внезапно спросил я.
Гвинке вздрогнул от неожиданности и посмотрел на меня безумными глазами.
— Вы не в своем уме, инквизитор, раз задаете такой вопрос, — проблеял он, сохраняя высокомерный вид. — Я не убивал канониссу.
Скорее всего это было правдой, но я спросил для того, чтобы выбить подозреваемого из колеи. Спровоцировать. Архивариус ожидаемо раскусил эту тактику.
— Вы видели, кто её убил?
— Возможно, — туманно ответил старик, чем тут же вызвал гнев Афелии.
— Лучше тебе говорить искренне и прямо, старый змей, иначе я лично займусь пытками…
Моя рука зависла в останавливающем жесте, когда воительница начала угрожающе наступать.
— Спокойно, сестра. Уверен, что мастер Гвинке не станет вести себя глупо и вынуждать нас применять силу. Верно?
Старик промолчал, глядя на меня исподлобья.
— Что вы имели ввиду, говоря, что возможно видели убийцу?
— Прежде чем говорить, я бы хотел знать своё положение, инквизитор.
На моем лице возникла ядовитая улыбка.
— Я боюсь, мастер, что ваше положение не располагает к таким вопросам. В моем распоряжении имеются показания ваших слуг, из которых довольно чётко выстраивается версия, что вы были в святилище в ночь убийства Селестины. Бригада вериспексов уже готова подтвердить следы, которые вы оставили там у алтаря, на осколке меча… — Глядя в глаза старика, я начал блефовать. — …и даже биологические… материалы…
— Но… — Лицо того покраснело от возмущения, и он даже попытался подняться, но старость и цепи не позволили. — Это ложь. Наглая ложь!
— Докажите, мастер, — парировал я. — То, что вы покидали свои покои в ту ночь — факт. Остальное же зависит от вас.
Несколько долгих минут архивариус боролся сам с собой. Он отлично контролировал свои эмоции, но бегающие холодные глазки выдавали внутреннее смятение. В какой-то момент я даже задумался, что именно возмутило его в моей лжи. Само её наличие или некоторые оскорбительные детали?
— Хорошо… — Наконец сдался старик. — Я действительно был в святилище. И не раз.
— Что вы там делали?
— Я… — Теперь на тощем скулистом лице отразились сомнения, а глаза стыдливо опустились к полу. — Я такой же мужчина, как и все, инквизитор. И как у любого слуги Императора из плоти и крови, у меня есть слабости…
— Хотите сказать, что подсматривали за канониссой во время её молитвы? — Я постарался придать вопросу наиболее дипломатичную форму.
Гвинке отрывисто кивнул. Чем дольше я разглядывал его, тем яснее видел внутреннюю борьбу. Похоже, что старик всё ещё не мог удавить свою гордость, чтобы начать говорить прямо. Слишком долго он скрывался под маской надменности и высокомерия, чтобы так легко открыться.
— Вы имели романтические отношения с канониссой? — Задавая этот вопрос, я обернулся к Афелии.
Палатина обожгла меня взглядом, будто бы я посмел оскорбить честь всего ордена.
— Нет.
— И дружеских отношений у вас с ней так же не было?
— Нет.