В сутках двадцать четыре часа

— Ну-с, я закончил, — подошел к Николаю врач. — Пострадавший убит выстрелом в затылок, в упор… Из пистолета крупного калибра. Смерть наступила мгновенно. Убитого следует отвезти в морг.

— Хорошо, распорядитесь… Благодарю вас, доктор… Вы свободны.

Труп унесли. Ушел доктор. Трошин с Ивановым остались в комнате одни. Андрей внезапно наклонился и, подняв что-то с пола, протянул Трошину.

— Смотрите, что я нашел. — Он разжал кулак. На ладони лежала тяжелая, серебряная, в виде человеческого черепа, запонка.

— Не иначе как бандитская! — сказал милиционер.

Бандиты, как это ни странно, мало что унесли из особняка купца. Милиционеры обнаружили в комнате разграбленный денежный ящик покойного. Но видимо, почтальон, принесший Егорову телеграмму, спугнул грабителей.

Трошин открыл дверцу застекленного книжного шкафа. На полках в строгом порядке, под номерами выстроились рядами толстые книги. Николай попытался разобраться в витиеватых надписях, но на первой же фразе споткнулся. Только и сумел прочитать: «Евангелие». Книга была в плотном кожаном переплете, с золотым обрезом и тяжелыми застежками. Плотная, чуть пожелтевшая бумага отливала матовым блеском. Он осторожно пролистал всю книгу и поставил ее в шкаф на прежнее место.

Как поступить с имуществом убитого купца, Николай не знал. Впрочем, завтра, может, родственник какой объявится? А если родственников не окажется, куда девать купеческое добро? По закону надо бы… В таких делах без закона никак нельзя… Но и закона советского на это дело пока тоже нет. Николай позвонил в Совет Игнатову — узнать хотел. Но того на месте не оказалось: уехал в Каширу…

Трошин прошелся по верхним комнатам особняка, спустился в зал к Иванову. «Пока суд да дело, все растащут. Охрану оставить надо», — решил Николай. Поставив у дверей особняка милиционера, Трошин и Иванов пошли в сторону Петровских ворот — в комиссариат.

Стояли последние дни осени, воздух уже был прозрачным и морозным. Ветер гнал последние желтые листья кленов через Тверскую к памятнику Пушкину. Быстро стемнело. В переулке протарахтела одинокая извозчичья пролетка. Внезапно со стороны Трубной площади послышалась беспорядочная стрельба. От магазина Елисеева появилась свадьба. Заливалась гармошка. Несколько голосов подпевало гармонисту…

На темных улицах гулко стучали каблуками патрули да слышались в темноте грозные оклики:

— Стой! Кто идет?! В ответ неслось:

— Красная гвардия!.. Милиция!..

— Проходи!

И снова тихо, темно. Только кое-где блеснет лучик света из занавешенного окна. Там, за тяжелыми портьерами, в душных, пропахших нафталином и лампадным маслом комнатах хозяева особняков пережидали революцию. Москва засыпала. Но вдруг на Тверской от Скобелевской площади пробежали какие-то тени. Тишина разорвалась душераздирающими криками: «Караул! Ограбили!»

Тускло блеснул ствол маузера.

— Руки вверх!

Задержанные торопливо полезли в карманы.

— А ну, не балуй! Руки! Выше руки! — потребовал Трошин.

— Ты кто такой, чтобы грозить мне пистолетом! — истерично закричал один из задержанных, длинный, с черными усиками. — Что тебе от нас надо?

— Я комиссар рабочей милиции. — Трошин осветил задержанных лучом электрического фонарика. Те трусливо сжались, длинный прикрыл лицо воротником пальто. — Чего прячешься, Американец, аль не признал? Андрей. Обыщи.

Иванов закинул винтовку за спину и подошел сзади к бандиту.

— Два шага в сторону, — скомандовал Иванов.

Андрей держался с грабителями так, словно всю жизнь только этим и занимался. Говорил уверенно, строго. Его руки рабочего человека, еще со следами окалины на ладонях, добросовестно прощупали рукава. В кармане у задержанного что-то зазвенело.

— Товарищ комиссар, — радостно воскликнул Андрей, — нашел! Пистолет и золотые пятирублевки. Вот контра! Деньги-то николаевские тебе зачем? — добродушно спросил Иванов у Американца. — Деньги скоро новые будут, наши, советские.

— Не твоего ума дело, телок!

— Ну ты, потише. А то ведь могу и в зубы дать!

Иванов связал бандиту руки за спиной. У второго бандита Андрей нашел за голенищем сапога финку. Дежурный помощник принял от милиционера арестованных, обыскал еще раз, опросил и распорядился отвести в камеру.

Трошин прошел в канцелярию, зажег лампу-«молнию», подвешенную на толстой проволоке к потолку, сел за стол, где лежала анкета, которую нужно было срочно заполнить и передать в ревком. Анкета лежала уже третьи сутки, а Николай еще не написал ни строчки. Быстро, четко заполнил первую строку анкеты: