В сутках двадцать четыре часа

Хотя ничего определенного Коваленко не рассказал, но то, что кулак золото спрятал в церкви, походило на правду. Разве мало укромных мест? Церковь же Москаленко мог выбрать не случайно. С давних пор у религиозных людей считается она святым местом. Даже подозрением ни один верующий не посмеет оскорбить божий храм. Но у многих богатеев золото выше ценится.

«Допустим, Москаленко ночью был в церкви, — рассуждал Сергей. — Но прятал ли там золото? Обыск в церкви — дело серьезное. Может, ничего и не найдем, а народ обозлим».

Церковь стояла на окраине, до разговора с Коваленко мало интересовала Сергея. Раньше времени подходить к ней было опасно. Сергей долго рассматривал колокольню из окна Совета. Перебрал в памяти данные, которыми располагал. А в ушах все звучал москаленковский злой смешок, наглый, самоуверенный: «Ищите».

«Что ж, будем искать, — решил он. — У офицера глаз зоркий».

Терехов взял постановление на обыск. Он пришел в церковь в сопровождении Митрофана, двух понятых и отца Константина. Прежде чем приступить к обыску, Сергей цепким взглядом осмотрел иконостас, алтарь, прошел по всем помещениям. Попросил священника открыть кладовую, ящики.

— Послушайте меня, в храме никого не было, — уверял священник. — Не богохульствуйте!

Не обращая внимания, Терехов молча ходил по церкви, стараясь представить, как ночью ходил здесь Москаленко, куда мог спрятать свертки.

— Пожалуй, приступим. Митрофан, простучи стены. А мы, — обратился участковый к станичникам, — осмотрим с вами ризницу и кладовую.

Гулко застучали в церкви удары дерева о кирпич. Если тайник в стене, звук сразу изменится. Митрофан нетерпеливо простукивал стены. Но звук всюду был ровным, однотонным. В старинных церковных стенах, сложенных на века, пустот не было.

В ризнице и кладовой тоже ничего не нашли. Но в кладовке не было свечей с просвирками. Если бы Москаленко шел с ними, они лежали бы на виду. Значит, другая забота привела старика в церковь.

Тук-тук, тук-тук. Звук внезапно прекратился.

— Что там, Митрофан? — окликнул брата Терехов.

— Ничего, закончил работу. Простучал все стены. Что дальше делать?

— Осмотри иконы.

Митрофан полез к иконостасу, снял старинную икону, потряс.

— Не оскверняйте икон, прошу вас, — обратился отец Константин. — Одумайтесь!

«Может, прав священник, зря шарим? — подумал Терехов. — Может, Коваленко свертки почудились. В темноте всякое бывает…»

— Митрофан, поднимемся на колокольню.

По шаткой, скрипучей лестнице забрались наверх. Всюду на досках и стенах лежал толстый слой пыли, затянутый паутиной. Терехов сразу понял: что-либо искать на колокольне бесполезно. Спустились.

Сергей поднял голову, чтобы рассмотреть роспись на потолке. Яркий солнечный лучик, прорвавшись между решетками окна, на какой-то миг ослепил Сергея. Он зажмурился, наклонил голову и замер. В дубовом крашеном полу чернела узкая щель. Собственно, щели были и между другими половицами. И не уже и не шире этой. Только те были забиты пылью и грязью, а эта — чистая!

— Митрофан, неси ломик!

За окном мелькнул человек, он прошел быстро и скрылся за углом. Но Терехову было достаточно, чтобы узнать Глафиру.

«Вот и прилетела пташка», — обрадовался Сергей.

— Где ломик, Митрофан?

Терехов провел пальцами по щели. Осмотрел доску. Гвозди были все целы.

— Остановитесь, не портите пол, — взмолился отец Константин. — Я буду жаловаться.

— Погодите, успеете нажаловаться. Казаки, ну-ка, поднимите доску!

Толстая дубовая половица подалась удивительно легко. Из подпола дохнуло застарелой плесенью, гнилью. Ожидая увидеть что-то необычайное, все нагнулись над дырой. Нагнулся и отец Константин. Пусто. Земля как земля, с полусгнившей щепой. Понятые разочарованно переглянулись.

— Что я вам говорил, разве может быть недозволенное в святом храме?! — торжественно произнес священник.

Терехов спустился вниз и увидел, что земля была свежевырытой. Осторожно копнул лопатой, послышался легкий скрежет, металл уперся во что-то твердое. Руками Сергей разбросал рыхлую землю, наткнулся на глиняный кувшин, на второй. Они были очень тяжелыми.

— Смотри не разбей! — Терехов передал кувшины брату.

Сняли тряпки с кувшинов, перевернули — из них посыпались золотые пятирублевки.

— Это не мои, — запричитал отец Константин, — видит бог, я ни при чем.

— А вы хотели жаловаться…

Сергей присел на корточки, снял фуражку с красноармейской звездочкой. Митрофан кидал в нее попарно монеты, сверкающие желтизной.

2415 пятирублевых золотых монет хранилось в кувшинах. Целое состояние! Такого богатства участковому еще не приходилось видеть.

Глафира прибежала от церкви в слезах. Москаленко, позабыв обо всем, с головой выдал себя: ворвался в церковь с вилами.

— Убью! Разнесу!

— Опомнись, это же церковь! — остановили старика казаки.

Отец Константин, крестясь, спрятался за Сергея.

— Твоя взяла, Серега! — кричал Москаленко, когда его увозили под конвоем в город. — Кровью заплатите с братом за разбой. Придут наши, они сполна рассчитаются.

И отомстили-таки кулаки семье милиционера. Темной ночью подстерегли Митрофана в степи. Изрубленного шашками, его нашли в заброшенном колодце.