В свободном падении

А через минуту явилась мадам. Она выглядела южанкой – жгучая, но увядшая казацкая красота. Однако сразу создавалось впечатление, что ее точат, не находя выхода, сильные, но, пожалуй, низменные страсти. Женщина была худа (что нехарактерно для юга и ее возраста) – психологические черви сжирали ее изнутри. Я сразу пожалел, что согласился с ней встретиться – но взялся за гуж… Я приподнялся и, в нарушение этикета, первым протянул женщине руку. Я стараюсь всегда и со всеми здороваться рукопожатием. Через соприкосновение ладоней очень много информации обычно передается, и подготовленный человек изрядно может о своем контрагенте узнать. И в данном случае дама подтвердила мою догадку, что ее испепеляют чувства, которым она не в силах дать волю из-за так называемого «хорошего воспитания» и высоких требований к окружению. Подавленные фрустрации приводят ее к постоянным конфликтам в семье, на работе, в быту. Она даже нашей официантке, оказавшей ей любезность, готова была нагрубить, придравшись к мелочам. И в мой адрес готова была разразиться бранью – при том, что испытывала ко мне теплые, чуть ли не материнские чувства. Но в целом ее намерения по отношению к моей персоне являлись довольно светлыми. Она ничего не желала от меня получить – просто хотела помочь мне. Что называется, открыть глаза.

– Чаю хотите?

– Ты вырос, Алешка, – не ответив мне, произнесла она, очевидно, подготовленную заранее фразу. – Ты меня, наверно, не помнишь. А я видела тебя два раза. Она тебя к нам на работу приводила. Мы с ней в одном отделе работали. Ты такой хорошенький был, маленький.

Она запнулась, и я понял, что она хотела добавить: «Ты и сейчас хорошенький», – однако демоны порядка и хорошего воспитания не позволили ей произнести в адрес молодого мужчины комплимент – вдруг не так поймут. Я эту гражданку, конечно, совершенно не помнил. Дети запоминают обычно красивых. А она и двадцать лет назад наверняка выглядела ни то ни се. Но где-то на маминой работе она скорее всего действительно присутствовала. Комната, где мама трудилась, была огромной. Называлась: «Отдел». Столов двадцать, наверное. Почти одни женщины. Две обязательно разговаривают по двум телефонам в разных углах комнаты. На каждом столе – простыни-таблицы с цифрами. Стоят арифмометры – железные тяжелые кастрюльки, которые выдают результат вследствие вращения ручки. Кое у кого – счеты. Где-то калькуляторы – ламповые еще, питающиеся от сети, величиной с нынешний айпед.

Все пытаются мне, мальчику, услужить. Наливают чай, достают пряники, варенье, соломку. Усаживают. Даже фломастеры из каких-то секретных ящиков вынимают, бумагу раскладывают – рисуй, мол…

Так что спасибо вам, неизвестная мамина сослуживица, – вернула мне кусочек детства. Но что тебе надо от меня еще?

– Я не знаю, надо ли об этом говорить, но… Я всегда хочу, чтоб торжествовали правда и справедливость. Я о твоей маме. Ты знаешь, как она умерла?

Я ждал чего-то в подобном духе. Был готов: что здесь, в Энске, кто-нибудь эту тему затронет. Может, только ради этого сюда и приехал.

– Я-то знаю, как она умерла. А у вас что, есть другие версии?

– Тебе, Алеша, сказали, что она упала со скалы, правильно? Но вот почему она упала, ты в курсе?

– Ну, и почему же?

– Я не знаю. И я очень бы хотела, чтоб ты выяснил. И я могу дать тебе одну наводку. В то время у твоего отца завелась любовница. И, я знаю, твоя мама как раз тогда раскрыла его тайну.

Да! Беседа с правдолюбицей все-таки закончилась мерзостью, кислятиной, тухлятиной. Мне хочется схватить мою собеседницу за шею, подтащить к обрыву и тоже сбросить на камни. Но моя работа – в тесном взаимодействии с клиентами – приучила меня не давать воли своим эмоциям.

– Вы что же, намекаете, что это мой отец убил маму?

– Не знаю. А может быть – его любовница? Или твоя мать ушла из жизни сама?.. Ты большой человек, Алешенька, у тебя большие способности, неужели ты приехал сюда, в Энск, просто так? Неужели не попытаешься отыскать истину?

– Спасибо за информацию. А имя, фамилию, адрес вы знаете?

– Чей адрес? – пугается она.

– Любовницы моего отца.

– Нет, не знаю. Да его и вряд ли кто знает.

– Так, может, и не было ее вовсе?

– Нет, Алешенька, была, – проговорила дама печально. – Я это знаю. Чувствую. Честное благородное слово.

Варвара Кононова

Отплакавшись, я, как обычно бывает со всеми нормальными людьми, почувствовала себя легче. И поняла, что в душе распростилась с Борей. Прощай, товарищ Федосов. У нас с тобой не сложилось. И горечи, и печали по случаю расставания я уже не испытывала. Что ж, ушел один парень – придет другой.

Единственное только – годы на этих идиотов я бесцельно тратила. И временами начинала чувствовать, что меня как будто аж распирает нетерпение. Один поезд ушел, другой, третий усвистал – я все торчу на платформе, как бы не простоять здесь в одиночестве всю жизнь!

Против нетерпения, скапливающегося будто воздушным пузырем где-то в районе малого таза, имелось одно хорошее средство: работа. Тем более ее все равно мне требовалось выполнять.