В свободном полете

Первые лучи рассвета пробиваются сквозь рейки жалюзи. А я спешу, делаю еще глоток содовой, вдыхая очередную дозу никотина и стараясь не обращать внимания на тяжелеющие веки.

Со времен колледжа я не работала всю ночь напролет. Есть в этом что-то невероятно романтичное. Словно мне вновь восемнадцать, и, уставшая, но решительная, побитая, но не сломленная, я встречаю новый день так, будто он принадлежит только мне.

Разумеется, я не по своей воле провела всю ночь в трудах. До официального выхода «Гидеона» осталось три дня, и Принцесса настаивает, чтобы моя рецензия появилась сегодня, не позднее девяти утра. К шести я заканчиваю статью. Но к тому моменту я слишком устала, чтобы мыслить ясно. Я уже встретила рассвет и имею право вздремнуть. Ставлю будильник на 7.30 и забираюсь под одеяло. Через мгновение я погружаюсь в сладкие грезы; в них фигурируют такие вдохновенные слова, как «профессиональный», «добротный» и «оригинальное построение сюжета».

К восьми утра считаю себя достаточно посвежевшей, чтобы допечатать последние фразы. Усаживаюсь за компьютер, включаю его и с удивлением обнаруживаю, что пришло письмо. Что еще более странно, без обратного адреса.

Доброжелатель считает, что вас может заинтересовать эта статья. Совет друга: сматывайся! Мое имя в последнем абзаце!

Открываю.

А затем леденящий кровь крик застревает у меня в горле.

На первой странице — информация о приобретении «Гидеона». Новые детали в развитии скандала в среде сценаристов Академии и официальное сообщение о том, что почтенная независимая кинокомпания Нью-Йорка объявила о своем банкротстве. Выше текста — фотография босса Лори, демонстративно и ослепительно улыбающегося в камеру. С открытым от ужаса ртом читаю его заявление, хотя, признаюсь, испытываю мимолетную гордость, когда он пишет, что считает книгу профессиональной, добротной, с оригинально построенным сюжетом.

Добираюсь до последнего абзаца. Желудок сводит судорога. Меня предупредили, но все же, я оказалась не готова. Увидеть полное имя Лори и ее должность. Жирным шрифтом.

Потрясенная, я не могу пошевелиться. Колеблюсь, посылать ли свою рецензию Принцессе. Но нет, я не хочу, чтобы она так или иначе связывала мое имя с этой книгой. Выключаю компьютер и закуриваю свою последнюю сигарету.

Убеждаю себя, что если до полудня не поступит информация от Принцессы, могу считать себя в безопасности. Между мной и Лори нельзя обнаружить никакой связи. Лори могла иным путем раздобыть эту книгу. Она знала о ней задолго до того, как книга попала к Принцессе. Я готова подтвердить это — хотя лучше не надо. Нет никаких причин — абсолютно никаких — подозревать, что именно я передала эту проклятую рукопись.

Нужно просто дождаться полудня.

Телефон звонит в 10.30. Прикуриваю сигарету от другой и жду, когда включится автоответчик.

— Сара, это Грейси. Позвони мне, как только сможешь, это чрезвычайно важно. Я весь день буду в офисе. — Автоответчик выключается.

Выкашливаю сигаретный дым и с отвращением давлю окурок.

Второй звонок поступает в 1.15.

— Сара! — шипит Принцесса в мой автоответчик. — Не могу сказать, как важно, чтобы ты немедленно перезвонила мне. Я сейчас выхожу перекусить. Позвони на мобильный 917-755-…

Выключаю автоответчик. Во внезапном приливе энергии сбрасываю халат, влезаю во вчерашний спортивный костюм, сую в карман ключи и выскакиваю за дверь.

Возвращаюсь два часа спустя, влажные волосы курчавятся, мышцы ноют. Прихрамывая, подхожу к автоответчику. Красная лампочка мигает.

Только одно новое сообщение.

Поморщившись, нажимаю на кнопку.

— Отлично, Сара. — На этот раз в голосе лед. — Это мое последнее сообщение. И мне безразлично, будем ли мы вообще когда-либо разговаривать. Однако хочу предупредить тебя. Возможно, ты пожелаешь упомянуть мое имя в своих резюме. И если мне будут звонить по поводу рекомендаций, тебе наверняка не понравится то, что я скажу.

Щелчок.

Проведя много месяцев без работы, я порой позволяла себе бездельничать. Я бывала подавлена. Испытывала горечь. Но никогда прежде я не впадала в длительные периоды непреодолимой, глубокой ненависти к себе. И, как выяснилось, я в этом большой специалист. Я способна хандрить и мордовать себя сутки напролет. Как нечего делать. Большую часть времени я валяюсь в постели. Когда день переваливает за середину, переползаю на диван в гостиной. И если последний инцидент заставил меня перестать трепетать и раболепствовать, то в запасе остались дурные воспоминания, и их ничего не стоит вызвать. Например, в пятом классе я излила душу Энди Финкельштейну, подсунув ему в портфель кассету с соответствующими записями. На следующий день он вернул ее, ехидно заметив, что ему не понравилась песенка Бон Джови про доктора. И еще много недель спустя мальчишки изводили меня в школьном коридоре, напевая «Давай поиграем в доктора, детка». (Может, именно этим объясняется мое нынешнее отвращение к музыке.)