В Сырах

Вместе с Мунком она привезла мне подарки от мамы-папы. Блёклый рисунок в рамочке и длинное стихотворение, которое меня утомило. Я их куда-то засунул, подарки её мамы, и с тех пор не видел. А Мунка держу рядом.

Наши биологические отношения оформились во вполне прочную связь. Я был этими отношениями вполне удовлетворён до такой степени, что не стал искать себе московскую девушку, ждал всё учащавшихся визитов Вареньки. Как-то, выпив вина более положенного, она призналась мне, что Петербург сидит у неё «вот где», она энергично полоснула ребром ладони себе по горлу, она хотела бы сбежать, ей надоело обслуживать мать, она устала от нажитых за двадцать лет связей. Она и её подруга (Варенька быстро нашла в своём цифровом фотоаппарате нужное фото и показала мне рослую, скорее полную, грудастую девку), еврейка, мы с ней не разлей-вода, и в школе сидели на одной парте…

— Мы давно планировали сбежать в Москву, потом появился этот «немец», — она досадливо поморщилась…

— Бери подругу, приезжайте, будете жить со мной.

Варя изменила лицо, «остановив» все его черты и недоверчиво поглядела на меня:

— Чего? Ты же одиночка, что ты будешь делать с двумя тёлками?

— У твоей подруги действительно такие большие сиськи, как на фотографии?

— Огромные.

— Хм. Я бы хотел время от времени их трогать.

— Негодяй! Старый развратник! Ты рассчитываешь натягивать двух молодых тёлок сразу?!

Мы расхохотались.

Когда я отвозил её на вокзал, она сказала мне в последний момент (проводник уже заявил: «Провожающие, покиньте вагон, поезд отправляется», — ну вы знаете эти голоса), я обнимал её в это время:

— Твоё предложение принято на рассмотрение. Я поговорю с подругой, — она хитро улыбалась.

Однако нашим богунеугодным планам не суждено было реализоваться.

Это был март, а в апреле я познакомился с актрисой, которая стала матерью моих детей. И вот теперь посылаю Вареньке привет из глубины прожитых годов.

— Варенька, привет! Everything is good. Всё хорошо.

Брызги обжигали и соседние страны, прежде чем стали обжигать Россию

Выйдя на свободу, я старался не думать о политике. Я взял таймаут до конца лета. Но нацболы не дали мне никакого таймаута. Уже через день я расхаживал по подмосковному пустырю с бородатым активистом моей организации. Бородатый был взволнован, в моё отсутствие он руководил организацией. Но не один, а вместе с небольшой группой товарищей. Сейчас бородатого беспокоил один из них, интеллектуал, которого он не называл соперником, но было ясно, что бородатый его так воспринимает. «Удивительно стремление вида человека к лидерству. Даже лидерство в преследуемой организации желанно сердцу бородатого», — думал я. Бородатый явно хотел, чтоб я принял его сторону. Я же не хотел принимать сторон. Для такого человека, как я, личные симпатии и антипатии не имеют никакого веса. Для меня существует одна ценность: это благо организации. На основании этого критерия я уже принял сторону интеллектуала, у него были парадоксальные, интересные идеи. У него не было предрассудков, не было табу. К тому же оба участвовали в моём процессе: интеллектуал дал блестящие показания, снявшие с меня обвинение в терроризме, а бородатый проявил слабость при следствии. И мой адвокат Беляк едва вытянул его показания на тройку, ну может быть, с плюсом, на судебном процессе…

Красная «пятёрка», привезшая нас на пустырь, краснела в пыльных кустарниках, а мы расхаживали по тропинке, заросшей репейником и немыслимо огромными подорожниками. Мне нужно было, чтобы они все работали на благо организации, а они всё норовили искусать друг друга. Справедливости ради, следует сказать, что интеллектуал не стремился сцепиться с бородатым. Он был старше, был разумным человеком, без видимых погрешностей либо недостатков. В то же лето на него напали в питерском дворе, где он поджидал девушку, ударили сзади и бешено избили так, что у него была сломана в нескольких местах челюсть и пробита голова. Но это случилось позже.

Бородатый пытался доказать мне ни много ни мало, что человек, выступивший на моем процессе, взявший на себя вину, как это говорят в России, перефразируя Гоголя, — «засланный казачок». В качестве единственного доказательства бородатый приводил тот факт, что дав показания в Саратове, интеллектуал не отправился сразу домой, в соседнее государство, бывшую республику СССР, но сдал билет, а там, в соседнем государстве вдруг арестовали членов нашей организации. Не то через день, не то через два. Если поверить бородатому то, говорил бородатый про интеллектуала, «он знал, что будут аресты».