В тайге стреляют

Пуля угодила Назарке чуть пониже ключицы. К счастью, свинцовый кругляш не задел кость. Назарка сидел голый до пояса, осторожно придерживая на весу больную руку. Врач обследовал рану. Он был нескладный, рыхлый, а толстые пальцы — проворные и удивительно мягкие, словно на кончики их были нашиты кусочки ровдуги[58]. Лицо усеяно редкими крупными оспинами. Глаза круглые, выпуклые. Нос крупный, красный.

— Итак, юноша, вы, абориген, тоже вмешались в мировую свалку, в которой сам черт не разберет, кто чего хочет, — говорил он, перебирая блестящие инструменты. — Браво! Похвально! «Кто был ничем, тот станет всем». Я же, юноша, остаюсь вне политики. Профессия у меня такая — лечить правых и левых, сильных и слабых, победителей и поверженных...

Потревоженная рана горела, словно в нее сунули раскаленный уголек. Назарка морщинил лоб и поскрипывал зубами. Врач закурил и присел у столика, выкрашенного белой краской.

— А я всякие сомнения, непонятности и прочие раздвоения личности разрешаю при содействии Бахуса... Спиритус вини и аква дистиляти. Чудодейственный бальзам! — смачно причмокнул он толстыми губами.

— Доктор, — сдержанно попросил Назарка, — ты не языком, а руками работай!

— Охотно подчиняюсь вам, юноша!

С рукой на перевязи, в накинутом на плечи полушубке, Назарка вышел на крыльцо, с облегчением перевел дыхание.

— Еще раз повторяю! — крикнул ему вдогонку врач. — Абсолютный покой! Первое время больше лежать!

Жизнь в городе над большой рекой давно уже вошла в привычное русло. Но было и много нового, незнакомого. Прохладный ветерок развевал алые знамена, особенно яркие в лучах весеннего солнца. Над входом в бывшее «Собрание» появилась вывеска. На листе жести краской какого-то неопределенного бурого цвета было выведено «Народный дом». У дома, где теперь был Совет, стояли лошади. Некоторые были запряжены в сани, часть — под седлом.

На базаре бойко шла торговля, и часто упоминалось необычное слово «кооператив».

Поредевший отряд Фролова разместился, можно сказать, с комфортом. После юрт с земляными полами, наспех устроенных шалашей с дымными кострами особенно приятно было улечься в кровать, на набитый сеном тюфяк, застланный чистой холщовой простыней. Благодать! А после жаркой, с паром, бани — вдвойне.

О красноармейцах позаботился Чухломин. Купцы, посредники и прочие эксплуататоры и нетрудовые элементы на собственной шкуре убедились, что с этим худым, костлявым человеком шутки плохи. Поэтому все необходимое было подготовлено точно к назначенному сроку.

Когда Назарка пришел, в «казарме» было пусто. Лишь на пригреве у ворот сидел полусонный дневальный, лениво дымил самокруткой и ковырял в зубах. Чайник на плите был горячий. Неумело действуя левой рукой, Назарка наполнил кружку, достал хлеба, сахару, масла. Потом не раздеваясь лег на постель, накрылся полушубком. И закрутились, завертелись, чудесно переплетаясь, распутываясь, снова свиваясь в клубок, события минувшего года...

— Назарка! — откуда-то издалека донесся простуженный тенорок Кости Люна. — Не спишь?

— Нет.

Костя ногой придвинул вплотную к кровати табуретку, сел на нее и шумно вздохнул. Он был аккуратно пострижен, выбрит. Веселой узенькой полоской вокруг загорелой шеи выделялся подворотничок. Отмытая от лесной копоти и грязи кожа лица казалась необычно белой, гладкой. Сразу и не узнаешь Костю: помолодел боец.

— Как плечо?

— Доктор лежать много велел!

— Слышь, Назарка! — низко наклонившись к нему, шепотом поведал Костя. — На днях собрание будет. В городе комсомол создают. Эркасээм. Ну, из молодежи, вроде нас с тобой, из голытьбы которые. Нас, красноармейцев, тоже пригласили.

Назарка повернулся к Люну, бросил полушубок на спинку кровати с никелированными шишечками.

— Какой эркасээм? — заинтересованно спросил он.

— Я с одним давеча познакомился, шустрый парнишка! Синицын фамилия. Сказал, что из ячейки, — пояснил Костя и задумался, покусывая губы. — Эркасээм?.. Ну, в общем, соберемся мы, из бедняцкого класса которые, вместе. Сделаем себе правило: один — за всех, все — за одного, чтоб капиталисты и помещики снова на нашего брата узду не нацепили... Понимаешь, вроде бы партия из рабоче-крестьянской молодежи, — все как у большевиков. И лозунги такие же. И товарищ Ленин тоже наш вождь... Обязательно велели прийти на собрание мне, тебе и остальным нашим. И каждому речь сказать надо будет. Так Синицын наказал!

Пристроив здоровую руку под щеку, Назарка задумался. Костя тихонечко вынул из оттопыренного кармана несколько твердых, точно кремень, мятных пряников, слипшиеся леденцы, завернутые в дырявую обертку, и пачку папирос. Положил в изголовье на одеяло.

— Это тебе! — застеснявшись, заметил он.

— Зачем, Костя? — удивленно покосился Назарка на подарки.

— Как — зачем? — нахмурившись, пробурчал Люн. — Поправиться тебе надо, и с раненой рукой махорку курить неудобно.