В тайге стреляют

Бетюр с излишней поспешностью протянул Назарке потрепанную, повидавшую виды берданку. Расщепленный приклад ее был скреплен разного размера и формы жестянками от консервов. Изъеденный ржавчиной ствол был старательно прикреплен к ложу тонко выкроенными сыромятными ремешками. Рукоятка расхлябанного затвора для надежности крепилась крючком из проволоки. Не в состоянии погасить улыбку, Назарка рассматривал берданку, подкидывая ее на ладонях.

Парень извлек из-за пазухи ровдужный мешочек, долго развязывал его, осторожно высыпал медные патроны, испещренные пятнами бледной зелени. Из гильз полушариями высовывались самодельные свинцовые пули. Назарка скосил глаза на смертоносные кругляши, и у него заломило раненое плечо. Возникло чувство неприязни к этому глуповатому трусливому парню. Сколько же пало красноармейцев, выцеленных из этих мясистых рук?..

— Почему поступил в белый отряд? — отрывисто спросил Назарка, отодвигаясь от стола.

— Князец Гермоген велел, — оробев от сурового тона «начальника», запинаясь промямлил Бетюр. — В хамначитах у него был. Он велел в отряд идти. Товары разные давал. Берданку и припасы дал... Воевать-то страшно было! Худо стрелять в людей, да разве ослушаешься хозяина! Бай Гермоген здорово сердитый!

— Тойон корову за долги не стал забирать, — досказал Басыкка. — Сена одолжил на бескормицу, когда сын в отряде был.

— Где сейчас Гермоген?

— Наслежники сказывали, больной он лежит, совсем немощный: встать даже не может, — пояснил старик.

— Хитрый тойон! — вставил свое Бетюр. — Сам не воевал. Нас другому командиру отдал!

— Сколько? — поинтересовался Назарка, когда парень сложил патроны обратно в мешочек.

— Семнадцать. И еще — пять осечек. Пустые гильзы дорогой бросил. Одной пулей в глухаря стрелял. Совсем близко сидел.

— Вот что, приятель! — приказал Назарка. — Поедешь в город! Найдешь там человека по фамилии Чухломин. Он занимается в бывшем остроге. Или зайди в Совет, его всякий покажет. Сдашь берданку и патроны. Бумагу там подпишешь, что ничего худого Советской власти больше не сделаешь — и тебя отпустят. Понятно?

Бетюр глядел прямо в глаза «начальника» и усиленно кивал головой, стараясь в точности запомнить Назаркины слова. По бокам его, точно охранники, стояли отец и мать.

— Ружье к седлу привяжи, как в юрту входил, — стволом назад! — продолжал Назарка. — В городе долго не задерживайся, не броди там без надобности, чтоб старики твои не волновались... Записку передашь.

Он достал тетрадь, вырвал из нее листок, очинил карандаш. Потом жестом попросил хозяев отступить в сторонку — дать простор свету.

— Табаарыыс, — тихо, неуверенно окликнул старик «начальника», занятого писанием. — Правду, нет ли, толкуют, будто кто из хамначитов против красных воевал, у того покосы отнимут?..

— Не верь! Врут!

— Табаарыыс! — немного погодя опять подал голос Басыкка. — А если из отряда другой человек придет? Амныс[65] попросит...

— Пусть едет прямо в город!

— Бумагу надо?

— Не надо!.. Ну, вот! Запомни фамилию: Чух-ло-мин! — по слогам продиктовал Назарка. — Ему отдашь... Собирайся и поезжай! А я спать буду: шибко устал!

И он протянул повеселевшему парню сложенное вчетверо донесение...

Назарке снился город в осаде. На изъеденный пулями вал из балбахов остервенело лезли белобандиты, вопили дикими, истошными голосами. Вот они очутились совсем рядом, были видны разинутые пасти, выкатившиеся глаза... Назарка рывком вскочил, сбросил с себя нагревшееся одеяло. В распахнутую настежь дверь лезли вооруженные люди. Кто-то, видимо, наклонил голову, и солнечный луч ударил прямо в лицо.

«Бандиты!» — огорошила мысль. Назарка инстинктивно метнулся за камелек, волоча за маузером одежду. Пронизанная светом пыль золотистой занавесью взвилась над земляным полом. И тут послышался удивительно знакомый голос:

— Назарка!.. Ребята, смотрите — наш Назарка!

Ошеломленный со сна сумятицей, ослепленный солнцем, Назарка незряче уставился на кричавшего и непроизвольно сделал шаг ему навстречу. Он отбросил маузер с зацепившейся за рукоятку гимнастеркой, широко развел руки и почувствовал рядом грудь друга.

— Костя, — промолвил он тихо, словно все еще не верил себе. — Наконец-то!

В юрту набились красноармейцы. Раздавались удивленные выкрики:

— Назарка!.. Дружище! Откуда?.. Как сюда попал?.. Жив-здоров?

Люди в драной, залатанной одежде, навечно пропахшей дымом костров, обнимали, тискали, ощупывали, осматривали парня, передавая его из рук в руки.

— Здравствуйте, здравствуйте! — только и успевал повторять Назарка, и с лица его не сходила широкая счастливая улыбка.

Хозяева, напуганные шумной суматошливой встречей, безмолвно взирали на незнакомцев. Они лежали неподвижно, боясь привлечь к себе внимание.

— Видишь: гость наш — улахан табаарыыс[66], — шепотом заметил Басыкка жене. — Бетюр скоро вернется к нам!

Хозяйка по собственному опыту знала, что подобные встречи заканчиваются грандиозным чаепитием. Когда страсти в юрте малость поулеглись, Хоборос встала, на полную мощность расшуровала камелек и залила водой все наличные котлы и чайники.