В те дни

Да… Д-да-а… Я пережил все это, и я думал, что мы тогда были последними, что с последним выстрелом в той войне наступит конец страданиям народов и никто уже после нас не станет таким, как я, лишенным солнца и света. Я думал: новой войной никогда больше не будет на земле омрачена ничья юность. Но дьявол не может видеть прекрасное! Фашизм не может существовать без крови. И вот уже снова падают бомбы на мирные города, убивая, калеча женщин, детей, стариков. Опять гремит канонада, ползут на нашу священную землю железные чудища, и опять надо сражаться… Вы правильно сделали, молодой человек, что пришли сюда первым. В сражении опаздывать нельзя.

Вам сколько лет? Семнадцать? Дайте мне еще раз вашу руку. Сильная рука! Вас могут принять. Для меня это намного труднее.

Но все равно! Это ничего не значит. Я ненавижу фашизм, я ненавижу войну и поэтому буду биться с ними до последнего вздоха. И я верю, что этот наш бой все же будет последним! Иначе нельзя. Иначе просто нельзя! Пусть еще при yас в истории человечества слово война станет таким же чуждым и далеким, как слова — рабство, инквизиция…

Я не видел, так случилось, и не увижу теперь никогда красного знамени — знамени коммунизма, я могу только пальцами рук своих ощущать его теплоту. Но ради него… на защиту… когда родной стране угрожает опасность, я тоже пришел сюда…

Что это? Я слышу сильный шум, оживление в зале, — значит, собралось очень много людей? — просят соблюдать тишину… Ага, начался прием…

Хорошо, прекратим разговоры.

Что? Вы хотите уступить мне право войти первому? Спасибо, молодой человек!

© Сартаков Сергей Венедиктович, текст, 1941