В те грозные годы

Примерно недели через две после тех событий в комнату, где мы вместе со старшим инструктором политотдела по информации капитаном В. И. Липиным готовили очередное донесение в политическое управление фронта, вошел незнакомый офицер в изрядно выгоревшем на солнце, но тем не менее тщательно отутюженном обмундировании. Отдав честь, он спросил, обращаясь ко мне:

— Вы начальник политотдела армии товарищ Лисицын?

— Да.

— Писатель Ставский, — представился прибывший, протягивая командировочное предписание.

— Очень рад познакомиться с вами, Владимир Петрович, — пожал я руку Ставскому. — Присаживайтесь. Надолго к нам?

— Полагаю, надолго. Думаю написать книгу о женщине на войне. Тема увлекательная и благородная. В Москве мне сказали, что у вас в армии имеется рота девушек-снайперов. Хочу познакомиться с ними, изучить фронтовую жизнь, вникнуть в их психологию, а на это потребуется немало времени. Надеюсь на вашу помощь и содействие.

— За этим дело но станет, Владимир Петрович, — ответил я. — Сделаем все, что будет необходимо.

После непродолжительного разговора мы вместе пошли к члену Военного совета А. И. Литвинову. Туда же вскоре пришел и К. Н. Галицкий. Завязалась общая непринужденная беседа. Ставский живо и интересно рассказывал о последних московских новостях, о своих поездках по фронтам, о встречах с известными всей стране маршалами и генералами, с бойцами и командирами, прославленными героями войны.

Слушая Владимира Петровича, я вспоминал прочитанный еще перед войной его роман «Разбег», в котором писатель ярко и правдиво отобразил классовую борьбу на Кубани в период коллективизации. Теперь он писал очерки и рассказы о героях боев, мы читали их в «Правде». Все они проникнуты чувством непоколебимого оптимизма, верой в победу над ненавистным врагом.

За состоявшимся вскоре ужином В. П. Ставский поделился с нами мыслями о будущей книге, которую мечтал написать. На мой вопрос, что это будет — роман или повесть, ответил неопределенно: дескать, будущее покажет. Тут же заметил, что ему хотелось бы не просто встретиться и потолковать с девушками-снайперами, по и побывать вместе с ними на передовой, душой и сердцем постичь их боевые дела.

— Разумеется, с вашего разрешения, товарищ генерал, — обратился он к Галицкому.

Обычно не очень-то щедрый на посулы, Кузьма Никитич и на этот раз на просьбу Ставского побывать на передовой ответил, что конечно же писателю будет предоставлена такая возможность… но только в том случае, если позволит обстановка. А Литвинов, поддержав командарма, прямо заявил:

— О вашем стремлении самому повоевать, все увидеть своими глазами мы наслышаны, Владимир Петрович. Говорят, что в сорок первом вы даже в атаки ходили. У нас же на это не надейтесь, не пустим.

— Что вы, что вы! — замахал руками Ставский. — Все будет только в пределах возможного. И непременно с вашего разрешения.

Сказано это было, пожалуй, больше для нашего успокоения. Хотя первое время В. П. Ставский держал свое слово. На передовую не рвался, бывал только на партийных и комсомольских собраниях, на семинарах парторгов, комсоргов, агитаторов, на учебных сборах по военной подготовке политсостава. Принимал участие и в работе партийных активов соединений, беседовал с людьми, заполняя свой блокнот множеством самых разнообразных записей.

Правда, чаще всего его можно было видеть в расположении 21-й гвардейской стрелковой дивизии, где находилась рота девушек-снайперов. Он часами просиживал у них в землянках, перезнакомился со всеми, стал им настоящим другом. Девушки относились к Ставскому с доверием. Раскрывали перед ним свои заветные мечты, не делали секрета даже из того, кто им нравится, кого они могли бы полюбить, с кем хотели бы связать свою судьбу. Читали, а то и давали ему почитать полученные от родных и друзей письма, рассказывали о своих ответных посланиях в тыл. Много говорили о личных переживаниях на фронте, хотя и не жаловались на трудности.

Более четырех месяцев, правда с небольшими перерывами, пробыл Владимир Петрович в нашей армии. С присущей ему наблюдательностью подмечал и записывал все, что считал важным, подбирал материал для своей будущей книги. И она обязательно была бы написана, не случись того рокового события 14 ноября 1943 года…

В тот день Владимир Петрович в паре с Клавой Ивановой, самой удачливой в истреблении гитлеровцев — на ее боевом счету было тогда уже 12 уничтоженных фашистских захватчиков, — вышел на «охоту».

— Когда замаскировались, — рассказывала позже Иванова, — Владимир Петрович попросил у меня снайперскую винтовку. Терпеливо ждал, выслеживал противника. И как только один вражеский солдат на мгновение приподнялся над бруствером окопа, выстрелил. Оккупант был уничтожен.

Уже возвращаясь, Ставский решил посмотреть на подбитую фашистскую «пантеру», неподвижной громадой застывшую на нейтральной полосе, метрах в 50–60 от нашего переднего края. Приблизился. И тут вдруг раздалась автоматная очередь. Стрелял притаившийся за «пантерой» гитлеровец. Пули насмерть сразили его.