В те грозные годы

Это был уже явный упрек. И вполне правомерный. Я действительно слишком увлекся рассказом обо всем хорошем. А ведь были и недостатки. В частности, некоторые командиры рот не всегда с должным вниманием относились к воспитанию личного состава. В их числе были и коммунисты. Об этом я тоже доложил представителю Ставки.

— А какие меры вы принимаете к ним? — выслушав меня, поинтересовался маршал.

— Командиров рот — коммунистов критикуем на полковых партийных собраниях и партактивах, заслушиваем на бюро, объявляем взыскания тем, кто этого заслуживает.

— Правильно. С коммунистами надо построже. С них особый спрос за воспитание людей. Ну а как с беспартийными? — продолжал расспрашивать Л. А. Говоров.

Таких командиров рот в ту пору в армии было совсем немного, но с ними велась необходимая работа. Я доложил маршалу, что с беспартийными часто беседуют работники политотделов соединений, политработники частей, парторги полковых и первичных парторганизаций, разъясняют им обязанности командиров-единоначальников.

Когда речь зашла о резерве парторгов, о подборе и воспитании актива, маршал Л. А. Говоров с большим одобрением отозвался об инициативе поарма, по которой в некоторых госпиталях были созданы своеобразные школы будущих парторгов из числа легкораненых коммунистов. Там с ними периодически проводились беседы и учебные занятия по вопросам практики партийной работы. В качестве преподавателей выступали представители поарма и политотделов соединений.

— Это похвально, очень похвально, — отметил Леонид Александрович. — Хорошо даже одно то, что политотделы не порывают связи с легкоранеными коммунистами, не забывают о них. Активистов надо беречь, а после излечения непременно возвращать в те подразделения, в составе которых они ранее воевали. Ну что ж, вашим докладом я удовлетворен, товарищ полковник. Продолжайте действовать в том же направлении, — вставая из-за стола, сказал в заключение маршал, давая понять, что наша беседа подошла к концу.

В моей памяти она осталась надолго. Из нее я извлек немалую пользу для последующей работы.

Бои, нацеленные на ликвидацию курляндской группировки противника, начались в 10 часов утра 16 октября. Они сразу же приняли ожесточенный характер. Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Нашим войскам, правда, удалось прорвать основной и промежуточный рубежи их обороны, и все-таки продвижение шло медленно. За первые четыре дня наступления части 171-й, 28-й и других стрелковых дивизий сумели продвинуться вперед всего лишь на 8—12 километров.

19 октября я выехал в 171-ю стрелковую дивизию. Ее новый начальник политотдела подполковник А. Т. Сотников, только что перед моим приездом возвратившийся из 525-го полка, доложил:

— Дерутся там люди здорово, а вот продвижения вперед почти что нет. Многие населенные пункты по нескольку раз переходят из рук в руки. Подразделения части несут большие потери.

— Да, так, пожалуй, много не навоюешь, — дополнил комдив полковник Негода. — За неделю такого «наступления» можно потерять полдивизии. Доложите об этом командарму, товарищ полковник, — попросил он меня.

— О потерях командарму известно.

— Хотя, что я… Конечно, известно, — махнул рукой Негода. — Это в общем-то так, к слову пришлось, а вообще-то, можете и не докладывать.

И тем не менее, вернувшись из дивизии, я сообщил генералу Симоняку и о потерях, и о настроении комдива.

— Знаю, трудно им, — сказал командарм. — Мы вот тут посоветовались с командующим фронтом и решили перегруппировать основные силы армии несколько южнее. Нанесем удар на новом направлении. Букштынович уже работает над планом перегруппировки.

Вскоре, выполняя это решение, части 7-го и 79-го стрелковых корпусов сдали свои участки в районе Добеле дивизиям 100-го стрелкового корпуса и под прикрытием темноты в течение нескольких ночей передислоцировались на южный фланг армии, в район Вегеряя, где сосредоточились в готовности к продолжению наступления. Теперь они получили задачу прорвать оборону врага на участке Юргайш, Вегеряй, в дальнейшем наступать в обход Ауце с юга и во взаимодействии с соединениями 10-й гвардейской армии в первый же день достигнуть рубежа Тевеле, Румбениеки.

На 23 октября командарм назначил совещание командиров соединений, чтобы обсудить с ними вопросы, связанные с наступлением на новом направлении. Ожидалось, что в нем примет участие и командующий фронтом генерал А. И. Еременко.

Утром в назначенное время командиры корпусов и дивизий собрались на командном пункте армии. Туда же, как и предполагалось, приехал и командующий фронтом.

— Пора начинать, — сказал он. Повернувшись к командарму, спросил: — Все прибыли?

— Не все, товарищ командующий, — ответил Симоняк. — Еще не приехал исполняющий обязанности командира семьдесят девятого корпуса генерал Шерстнев.

— Так позвоните. Узнайте, почему опаздывает.

Из штаба корпуса сообщили, что генерал Шерстнев вместе с группой офицеров выехал на КП армии еще рано утром и должен быть уже на месте.