В тебе моя жизнь...

Эти несколько дней позволили ему усмирить свою злость на домашних, что никак не могли прийти к согласию, свое разочарование в семейном очаге, который он так стремился создать, но так и не смог. Иногда Анатоль наблюдал за Леночкой, что так и ходила за ним по пятам, и представлял себе, каким был бы тот ребенок, что они потеряли с Мариной, если бы вырос из младенца. С кем был бы схож лицом? Чьи черты перенял бы? Анатоль не смог тогда уловить явного внешнего сходства с кем-либо из родителей в том белом ангельском личике, что было у того мальчика. Он вспоминал, как держал это хрупкое тельце, из которого уходила постепенно жизнь, пока спешно призванный ночью иерей проводил в домашней молельне церемонию крещения, вспомнил, как едва удержался от слез, когда большие глаза младенчика подернулись пеленой, и он испустил последний легкий вдох. Благодарствие всем святым, что Марина была больна и не видела этого крещения, этого последнего часа жизни их сына! Она бы точно не перенесла бы этого!

Марина… Его маленькая хрупкая жена. Потеря, что свалилась на них, совсем сломила ее душевное здоровье. Доктор Арендт весьма обеспокоился им после того, как Марина обвинила свою золовку в том, что та виновата в падении. А эта затянувшаяся меланхолия после потери ребенка? Эти слезы по ночам, это смурное настроение каждый день, эта тоска, что захватила ее существо?

Еще и болезнь Александра Васильевича ко всему прочему… Сильный приступ подагры, что нежданно свалил beau-p`ere [507]с ног, лишил совсем его способности двигать руками и ногами. Даже пищу он принимал с ложки, из рук прислуги, не в силах управляться со своим телом. Анатоль запретил Анне Степановне попрощаться с Мариной, не то, что поведать той о болезни отца, опасаясь очередного срыва. Belle-m`ere [508]пришлось смириться с решением Анатоля и уехать из Петербурга без последнего визита к старшей дочери. Но тот взял с нее обещание, что та сразу же даст знать о любом изменении в состоянии здоровья отца Марины. А ждать их придется довольно долго — путь предстоял Анне Степановне весьма не близкий. И что принесет в дом Ворониных это письмо — радость или очередное горе?

Анатоль отбросил в сторону эти мрачные мысли, следуя в половину супруги. Ему сейчас как никогда требовалось быть спокойным и собранным. Ради нее. Ради ее спокойствия.

У самых дверей спальни на половине жены на него вдруг неожиданно налетела Таня, горничная жены, поднесла его руку к губам.

— Слава Господу, вы вернулись, Анатоль Михайлович! — проговорила она громким шепотом. — Спаситель вы наш! Помогите ей, помогите моей барыне! Уже три дня ничего не ест, только воду пьет. Исхудала вся. Только и делает, что сидит в кресле и в окно смотрит, или молится перед образами.

— Что? — встревожился Анатоль, хватая горничную за плечи. — Что такое? Почему мне не написали? Как давно?

— Так, как вы уехали в деревню, — принялась рассказывать Таня по-прежнему шепотом, словно там, за приоткрытыми дверьми в спальню был тяжелобольной человек. — Сразу после завтрака к себе поднялась, в кресло села и так просидела до самого вечера. Не плачет, ничего не говорит. Только сидит и все. А как колокола за окнами зазвенят к службе, так на колени перед образами бухается и молится, поклоны кладет. Ой, барин, ведь в могилу себя сведет! Исхудала-то как, вся бледная! Поначалу писала что-то да после сжигала, ничего не отправляла. А потом снова писала и снова — в огонь письмо! А нынче вон как!

Но Анатоль уже не стал долее слушать ее, толкнул двери в спальню. Все так и есть, как говорила Таня. Марина в капоте и ночной сорочке сидела в кресле, что было развернуто к окну, и смотрела куда-то в небо. Лицо абсолютно спокойно, без единой эмоции, будто ничего не тревожило ее, ничто не беспокоило. Руки лежали на подлокотниках совершенно расслабленно. О Господи, как похудела Марина, отметил невольно про себя Анатоль. Где та дивная полная жизни красавица, что когда-то привлекла его взгляд в опере? Где та девушка, в которую он влюбился с первого взгляда? Ныне перед ним была лишь ее бледная тень.

Анатоль почувствовал, что в комнате прохладно и присел, чтобы разжечь огонь в камине. Кроме этого, эта невольная передышка дала ему шанс собраться с мыслями, придумать, как начать разговор и как ему следует действовать с этой странной незнакомкой, в которую превратилась его жена в последние дни.

— Таня, к господину Арендту пошлите, — тихо проговорил он горничной, что тут же энергично закивала в ответ. — Пусть приедет, как только сможет.