В тебе моя жизнь...

Марина встретила этот вердикт совершенно безучастно, к своему стыду в дальнейшем. Ей казалось, что ее душа уже перешла тот наивысший предел, и уже совершенно безучастно принимала очередные удары судьбы. Но ей это только казалось…

К вечеру пятого дня, когда на землю тихо спустились сумерки, и в доме уже зажгли свечи, чтобы развеять эту мглу, доктор Арендт сообщил близким и друзьям, что время для прощания пришло, что лихорадка скоро достигнет своего пика, и тогда вполне вероятно, что раненый впадет в летаргию. Один за другим в комнату, где лежал Анатоль потянулись посетители, что выходили от него, не скрывая своих эмоций.

Принесли маленькую Элен, что подняли с постели, когда наступил ее черед. Она еще толком не проснулась, терла кулачками глаза. Потянулась к Анатолю, и ее положили ему на грудь. Она уткнулась ему лобиком в подбородок, попыталась было устроиться спать на нем, как когда-то ранее спала, придя утром в спальню родителей, но ей это не дали — раненому было тяжело это, оторвали от отца, вызвав громкий рев у девочки.

— Благословляю тебя, моя доченька, — Анатоль провел слабеющей рукой по ее волосам, наслаждаясь в последний раз ее детским запахом. — Будь счастлива, родная моя, радуй свою мама. А я буду смотреть за тобой с небес и радоваться тебе.

Он коснулся губами ее лобика и сделал знак, чтобы ее унесли, едва сдерживая рыдание, которое так и срывалось с губ, в отличие от суровой прежде немки-бонны, что плакала, не скрывая своих слез, унося из этой комнаты дитя, которое никогда более не увидит своего отца. А тихое «Bonne nuit, petite papa! [540]», что сорвалось с губ Леночки, когда бонна уже перешагнула порог салона, вызвало у немки истерику, что продолжалась почти час.

Марина же скользнула к постели мужа почти бесшумно, опустилась на колени перед софой, прижалась щекой к его бурно вздымающейся груди.

— Мой дорогой, — прошептала она, и он раздвинул губы в улыбку, положил ладонь на ее голову, ласково поглаживая маленькое ушко жены.

— Мой ангел, — тихо проговорил он. — Мой дивный ангел…

Им ничего не хотелось говорить, только вот прикасаться друг другу и молчать, наслаждаясь этими последними моментами, что им были отведены судьбой. Она слушала стук его сердца и до дрожи в руках желала, чтобы оно билось и билось далее. Она готова была пообещать что угодно, лишь бы он остался жив, лишь бы Господь не забирал его у нее. Когда-то Марина мечтала, чтобы они не были вместе, но даже представить себе не могла, что разлучиться им придется вот так страшно.

— Мой ангел, прости меня, — прошептал Анатоль, уже не скрывая слез, что горячими дорожками побежали по его щекам. — Я подался своим слабостям, и вот как все вышло. Катиш… Прошу тебя, скажи сестре, что она ни в чем не виновата, чтоб не смела винить себя. И фон Шель… Пусть не винит его, он не хотел стрелять в меня. Но вот судьба в последний миг заставила его руку дрогнуть и направила пулю в мое тело. Пусть не винит. И пусть простит меня, если сможет. О Господи, какой же я дурак! Мы ведь могли обвенчать их и удалить их прочь от ушей и глаз света, это было единственное, о чем она просила. Дать им имения в Псковщине, подальше от Петербурга. Позволить им стать счастливыми, не взирая на мнения и суждения света. Я ведь мог бы! Но нет! Разве ж это дело для меня пустить в свою семью «офицерское дитя»! Презреть обычаи света! А я разрушил ее судьбу, ее жизнь. Ведь они оба любили друг друга, я ошибался. Он сказал мне об том перед дуэлью. Что самое главное счастье, что было в его жизни — это Катиш. Ты передашь ей, мой ангел? Я хочу, чтобы она знала, ведь они, судя по всему, поссорились перед тем.

— Я передам, — глухо ответила Марина, глотая собственные слезы, что струились по ее лицу, капали на одеяло, на рубаху Анатоля, на ее ладони у него на груди. — Я передам.

— Прости меня, милая, прости! Мы могли бы быть так счастливы, так безмерно счастливы…

Некоторое время они молчали, потом Анатоль шевельнулся, давая ей понять, что хочет, чтобы она взглянула на него. И она подняла на него свои дивные глаза, от которых у него всегда захватывало дух. Перехватило дыхание и сейчас. Анатоль поднял ладонь и провел пальцами по мокрому от слез лицу.

— Ты так красива… так красива, мой ангел! Когда-то я сказал тебе слова моего отца, помнишь? Он сказал мне: «Любовь чертовски странная штука. Она не выбирает, когда и к кому ей прийти, кого осчастливить, а кого принизить, заставить страдать. Дай Бог, чтобы, когда ты подрос, мой сын, ты был в числе тех редких персонажей, кого она возносит на небеса, а не тех, кого низвергает в ад», — он снова провел кончиками пальцев по ее скулам и произнес. — Творя свой собственный рай, я превратил твою жизнь в ад! Твою и жизнь Сергея. Теперь он навеки связан с этой глупенькой маленькой своей женой, а ты останешься одна из-за моей дурости. Прости меня. Прости за этот ад, что я сотворил для тебя! За этот ад на земле!