В тебе моя жизнь...

— Намерены ли вы оставить меня? Теперь, когда Марина Александровна отныне свободна для последующего брака. Желаете ли вы развод?

Сергей подскочил, как ошпаренный, с кровати, на которой они сидели, отошел быстрым шагом к оконцу и уставился в него, заложив руки за спину.

— Vous direz des absurdit'es! [545]— сказал он раздраженно. — Помилуй Бог, Варвара Васильевна! Анатоля Михайловича еще не успели положить в землю, только обоз выехал из Петербурга в Завидово, а вы такие речи ведете! Вы моя супруга перед Богом и людьми, и ничто не изменит этого. Ничто!

Варенька поднялась с постели и медленно приблизилась к нему, коснулась ладонью напряженных мышц его спины.

— Простите меня, — тихо проговорила она. — Просто я так боюсь…

— Нет причин для того! — оборвал ее Сергей. А потом повернулся к ней, взял ее ладони в свои руки, коснулся каждую губами в коротком, слегка отстраненном поцелуе. — Вы моя супруга, Варенька. Я никогда не оставлю вас. Я клялся почитать вас и заботиться о вас до самой своей смерти и намерен выполнить свои клятвы.

Почитать и заботиться! Но не любить! Варенька не могла не отметить этого, услышав слова супруга. Все эти поцелуи и нежные прикосновения приносили ей не только радость и отраду. Они также повергали ее в тоску, ведь она понимала, что они скорее вызваны долгом, велением рассудка, а не сердцем. Она слышала от челяди, что шепталась иногда о хозяевах, что в роду Загорских мужчины были непременно однолюбы: отец Сергея любил только одну женщину, свою супругу, а дед, Матвей Сергеевич, рано потеряв горячо любимую жену, так снова под венец и не пошел, что вызывало удивление окружающих. Она слушала эти шепотки, и ей становилось худо при мысли, что так никогда ей и не удастся получить столь желаемое — сердце своего супруга, его любовь.

Сергей уже почти вернулся на начальную точку своего обхода камеры — к оконцу, когда за дверью загрохотало, и глазок распахнулся, показывая арестованному часть лица солдата-надзирателя. Тот обвел взглядом камеру, убедился, что Сергей на месте, а потом захлопнул его и загремел ключами.

Будто, он куда-то мог улететь через это маленькое окошечко в стене, усмехнулся Сергей, а потом нахмурился, гадая, кто мог к нему пожаловать. Это точно не жена, к обедне только прозвонили. Арсеньев же был в Киреевке — отбыл тотчас, получив на руки предписание. А дед не планировал нынче визита к нему, безрезультатно осаждая приемную государя, дабы умолить его о снисхождении к Сергею, смягчить его наказание. Только вот смотря как — в Уставе было также прописано и лишение прав и привилегий, а, по мнению Сергея, уж лучше смерть, чем лишение дворянства.

Толстая деревянная дверь распахнулась, и солдат отступил в сторону, пропуская вперед даму, что опустила в его подставленную ладонь несколько монет.

— Благодарствую, барыня, — снял фуражку тот и поклонился, а потом повернулся к Сергею. — Ваш выскоблагородие, тут дама к вам. Пять минут, не более. Более не могу никак.

Женщина кивнула солдату и прошла в камеру. Тяжелая дверь за ней захлопнулась, с лязгом затворились запоры.

Сергей замер на месте, даже дышать, казалось, забыл, наблюдая, как хрупкая невысокая фигура в траурном облачении медленно движется к нему. Рука, обтянутая черным кружевом, откинула вуаль с лица, и на Сергея устремился взгляд серо-зеленых глаз Марины, блестевших странным блеском ныне. Не пролившиеся слезы, заметил он, когда она приблизилась к нему из мрака камеры, ступила в луч солнечного света, что падал ныне из оконца поверх его головы.

— Кто тебе сказал? — спросил он глухо, переводя дыхание. Она замерла на миг, а потом вскинула высоко подбородок. Что-то надумала, сразу же определил Сергей, успевший узнать все ее повадки. Или сейчас ринется в наступление на него. Он не ошибся. Марина резко проговорила:

— Жюли. И не вини, что она открылась мне. Полагаю, сам ты хотел, чтобы я узнала… узнала о свершившемся из Петербургского вестника после? Как мило и как заботливо с твоей стороны!

— Я хотел тебя оградить…

Но Марина не дала ему договорить. Метнулась быстро к нему, встала рядом, чтобы видеть выражение его глаз, ведь до этого ей мешало солнце, что светило ей прямо в лицо. Теперь, когда она стояла подле него, он ясно видел, как она разозлена — ее ноздри так и раздувались в такт ее тяжелому дыханию.

Сергей невольно залюбовался ею, потерявшись на мгновение в пространстве и времени, едва его обоняние уловило слабый запах ее духов, едва заглянул в эти глаза, что затянули его словно в омут. Марина похудела со дня их последней встречи, но легкий загар, который она приобрела за это время в деревне, устранял видимость болезненной худобы. Если бы не выражение глаз — горестное, едва укрывавшее в своей глубине боль, что она перенесла и до сих пор испытывает, он бы ни за что не подумал, что жизнь этой красивой хрупкой женщины в последнее время была полна душевных страданий.

— Не надо меня ограждать отныне! Ни от чего, слышишь? Отныне я сама решаю, что мне следует знать и как следует поступать! — горячилась она, так и сверкая глазами.