В тему

Гостиничный швейцар, сильно похожий на адмирала, взирал вопросительно. Стас нехотя буркнул что-то вроде: «По дискриминанту!» – и мы вошли. Это был кромешно дорогой отель, наверно самый дорогой в России. Стас умчался на «ресепшен», а мы с Алёной застряли в томных диванах.

Тут я впервые увидел её: платиновые косички, ресницы в полщеки, узкий льняной топ, а всё остальное – ноги. Как две Эйфелевы башни. Когда она закинула ногу на ногу, закинутая ушла за горизонт.

Рассказ об ужасах продолжился. Но теперь Али был центральным персонажем. Я спросил: а кто это?

– Али вообще-то шейх – по жизни. А так он насчёт нефти…

Вопрос уже стоял ребром: идти ей замуж или нет? Идти – значит, стать тридцать второй женой включительно. И, скорей всего, не последней. А это, в принципе, стрёмно. И вообще тошнит. А не идти – тоже нельзя.

– Почему нельзя-то?

– Я уже не могу ездить на «ауди»… Сам прикинь!

В эту минуту к нам приблизился Али под конвоем. Это был чистокровный арабский Карлик Нос. Он сказал открытым текстом: «Ахлян ва сахлян! Сабек маарифату». Алёна напрягла спину, шею, макияж и чётко ответила: «Йес, оф кос». Жених кивнул и под конвоем отошёл. Можно было расслабиться.

Она снова попросила меня прикинуть: с этим Али она не может ни сидеть, ни лежать, ни одеться, ни накраситься, ни поесть, ни кончить, ни даже нормально покурить… Но ладно! Это всё роли не играет.

– А что играет?

– А только нефть.

* * *

Когда мы жили в Империи, было ясно: нет в мире бомбы, которая выпнула бы эту престарелую имперскую власть на заслуженный отдых. Но такой «бомбой» стало падение всего одной цифры в мировом прайс-листе. Как ни срамно это признавать, «Союз нерушимый» повалила рухнувшая нефтяная котировка.

Теперь нас настигла странная сладкая пора, когда эта же цифра взлетает в стратосферу, так что ахает весь мир. Когда казна лопается от нефтедолларов, а кабинет министров всё никак не решит, куда их грамотно девать. Когда ты, вроде как последний русский демократ, спрашиваешь: «А в чем, собственно, разница? Насколько андроповское время отличается от путинского?» Я тебе скажу – на сколько. Только ты не обижайся. На 22 доллара за баррель.

Но ещё неизвестно, где от нас требуется больше достоинства – в роскоши или в нищете, на войне или на «гражданке». Особенно если приходят и говорят тебе открытым текстом:

– Ахлян ва сахлян!.. Мне на фиг не нужны твои поделки, твои платья, мебель, автомобили. И бензин твой не нужен! Мне нужна только твоя сырая нефть, твоя чёрная сырая кровь. Твои наивные, дикие, неотёсанные алмазы. Погонные метры твоих гладких голых ног…

Вещество свободы

Роман должен начинаться словами: «Денег не было ни на что. Даже на сигареты». И чтобы на 12-й странице главный герой дважды или трижды заваривал в чашке один и тот же чайный пакетик. И чтобы на 28-й странице он вываливал из сумки на кухонный пол 700 000 наличных долларов. А на 54-й – дарил южноафриканские изумруды одной ослепительно лживой блондинке на одном закрытом курорте во Французской Полинезии.

И чтобы его ни грамма не напрягали ни этот нищенский, спитой чай, ни эти безумные доллары, которые он просто мысленно «заказывает» в пространстве, – хоть на 190-й странице, хоть на 211-й, хоть прямо сейчас. Тем более что это реальный, симпатичный мне человек.

* * *

Давайте начистоту. Популярнейший в мире портрет – никакая не «Мона Лиза» Леонардо и не рафаэлевская Мадонна. А породистое, терпеливо-усталое лицо Бенджамина Франклина в центре купюры, осенённой стодолларовым номиналом.

Иногда страшно подумать, какое количество людей, какие неоглядные человеческие легионы отправляются по утрам выполнять свою муторную работу, идут на высший риск или на низость – только ради того, чтобы встретиться потом глазами с Франклином, хмуро или искательно заглянуть ему в лицо. Подразумевается: Франклин всё поймет и стерпит. Франклин не пахнет.

Если кому-то хочется думать, что стиль и вкус им надиктовали импрессионисты, Бергман и Феллини, Дольче и Габбана, Хельмут Ньютон и «Vogue», – пусть думают!

Но убойнее всякого «Vogue» в нас пуляют из крупного калибра (прямой наводкой – в нежную подкорку) и «строят» нас по полной программе некие засекреченные художники, от слова «худо». Те, что отвечают за наивно-масонские виньетки американского доллара, театрально-индустриальную гигантоманию рубля, елизаветинскую миловидность фунтов стерлингов и резвую инфантильность евро-фантиков.

В сущности, деньги – вещество свободы. Мы меняем на них одну-единственную, свободно конвертируемую жизнь, жертвуя свободой. Чтобы опять же прикупить себе свободы. Весь вопрос: по какому курсу?

* * *

Я спросил двух своих старинных приятелей: «Чем бы ты занимался, если бы имел ЛЮБОЕ количество денег?»

Один из них (крупный чиновник в ранге замминистра) заявил сразу:

– Я бы уехал в Вену и устроился работать гидом.

Второй (виртуозный компьютерщик) тоже не колебался:

– Займусь web-дизайном.