В тени богов. Императоры в мировой истории

В большинстве своем императоры обладали в своих государствах верховной политической властью, но японские императоры и позднеаббасидские халифы ее практически лишились и веками играли роль священных символов, которые должны были легитимизировать правление тех, кто в действительности ею обладал. В XIX веке к тому же пришли Британская и Нидерландская императорские монархии. Как минимум, король, обладающий верховной политической властью, оставлял за собой последнее слово во внешней и военной политике, а также при назначении на высшие должности и решении вопросов, касающихся членов его семьи. Монархи в устоявшихся династиях могли без опасений передавать большинство административных задач первому министру, но в таком случае они часто сталкивались с критикой за уклонение от королевских обязанностей (обычно высказываемой шепотом). То, прибегал ли монарх к помощи первого министра или же сам брал на себя роль диктатора, зависело от его характера, династической традиции и умения найти доверенного человека, который справился бы с задачей. Оба варианта заслуживали обсуждения. Величайшая опасность возникала в том случае, когда монарх полагал, что должен быть диктатором, но был на это неспособен. Ни один император не был генеральным директором в современном смысле. То, можно ли сравнить их роли по некоторым параметрам, зависит от размера и сложности правительственного аппарата, который возглавлял монарх. Здесь тон задают китайские императоры. Ни один европейский лидер с момента падения Римской империи не заслуживает этого титула по меньшей мере до разрастания испанской администрации в конце XVI века. Его не заслуживают также ни халифы, ни ранние Османы, ни Моголы.

Большинство империй и императорских монархий было основано военачальниками. Это справедливо даже для коренных китайских династий Хань, Сун и Мин. В долгосрочной перспективе на первый план обычно выходили религиозные и культурные нормы. Конфуцианский и буддистский монарх был мудрецом и моральным компасом, а не воином, но некоторые китайские монархи из полностью коренных династий стремились к военной славе, а большинство сохраняло за собой последнее слово в вопросах генеральной стратегии и назначений на высшие военные посты. Европейские феодальные монархи и потомки воинственных кочевников, напротив, чтили свои военные традиции и должны были поддерживать их, чтобы сохранить уважение благородных элит. Стремление к военной славе порой приводило монархов к катастрофе. С другой стороны, победа на поле боя почти во всех империях приносила императорам величайшую славу и легитимность. В военном лагере император мог ощутить дух товарищества и свободы, который непросто было отыскать в его дворце и при дворе. Кроме того, правитель с военным опытом порой имел лучшую подготовку и закалку, когда возникала необходимость в кризисном менеджменте и быстром принятии решений перед лицом большой опасности и неопределенности.

Еще сильнее, чем большинство государств, империя нуждалась в мощной, но верной армии, которая сокрушала врагов из чужих стран, но при этом не представляла угрозы для собственного правительства. Римская императорская монархия хуже всего сочетала военную мощь с лояльностью. Периодические военные перевороты и гражданские войны между генералами принесли империи немало вреда. Главной причиной этого была слабость династического принципа в Риме. Из всех империй, изучаемых в этой книге, лучше всего этот принцип соблюдался в империях феодальной Европы и Европы раннего Нового времени. Это объясняет, почему европейские армии раннего Нового времени были одновременно и грозными, и лояльными. Монархи и офицеры благородных кровей происходили от феодальных воинов и имели одинаковые ценности и амбиции. Их сплачивали общий опыт, ритуалы, истории об отваге, традиции и чувство, что им отведены лишь временные роли в долгой эпичной семейной драме. Как в реальности, так и символически эти армии олицетворяли тесный союз между монархией и классом благородных землевладельцев, который был фундаментом большинства европейских государств раннего Нового времени. Форма офицера связывала его с его монархом и имела огромное символическое значение. На форме помещалось немало полускрытых кодов: наиболее очевидными были королевский вензель и корона, но, например, горжет на шее у офицера был последним элементом, оставшимся от рыцарских доспехов феодальной эпохи. Прусские, российские и австрийские монархи с середины XVIII века все реже появлялись на публике не в военной форме. Не стоит также забывать, что военная форма обладает банальной, но огромной привлекательностью. В XIX веке, когда мужской деловой костюм становился все скучнее и формальнее, дизайн военной формы шел в противоположном романтическом и экзотическом направлении. Полуколониальные шотландские килты и казачьи черкески добавляли лоска одеяниям британских и российских монархов эпохи высокого империализма³⁶.