В тени большого взрыва 1977

— Товарищ Суслов, я ещё раз хочу повторить свои слова: на Александра Васина у нас ничего нет! Понимаете?! Ничего!! — рявкнул Щёлоков и хотел было вновь отправить собеседника к Андропову. Но в этот момент неожиданная мысль пришла в голову министра и он, решив, что это будет хорошее алиби, произнёс: — Однако, раз Вы считаете, что парнишку всё же стоит проверить, а также считаете, что для спокойствия страны такой допрос необходим, и учитывая, что Андропов отказывается это делать, то я готов пойти Вам навстречу и выполнить Ваше поручение — лично побеседовать с этим, — он выдержал паузу и громко сказал, — советским юношей. Мне докладывали, что он сейчас на даче.

— Да! На даче в Подмосковье. Сбежал туда сразу после премьеры! Сказал всем, что у него переутомление! Ага, верим… Просто трус и за свои поступки не хочет нести уголовную ответственность! Вот и скрылся. Сейчас на лыжах катается. Думает мы о нём забудем, — зло произнёс Суслов, посмотрел в блокнот и продолжил: — Мне доложили, что он послезавтра вернётся. Хорошо было бы сразу его доставить на допрос, — чуть помолчал, ожидая реакции собеседника, и, не дождавшись, добавил: — Кстати, товарищ Щёлоков, я бы тоже хотел присутствовать на этой, гм, беседе. Разумеется, инкогнито. Как нам лучше это сделать?

Через пять минут было решено, что в комнате для беседы будет установлен микрофон, который будет транслировать разговор в соседнее помещение, где и будет находиться товарищ Суслов.

На том и порешили.

Повесив трубку Михаил Андреевич посмотрел на исписанную тетрадь, поправил очки и в задумчивости произнёс: — Ну хоть один порядочный и честный человек остался. — Взял составленный список, кому он хотел позвонить и сагитировать на свою сторону, и набрал номер министра иностранных дел СССР.

Как и ожидалось, тот, по обыкновению своему, твёрдого ответа не дал. Да ему тоже не нравилось, что пионер своей бурной деятельностью влез фактически в крайне непростые международные отношения. Но в тоже время, товарищ Громыко не мог не отметить, что именно благодаря Васину Соединённые Штаты Америки стали идти на диалог более охотно и, что самое интересное, внутри их общества стал проявляться интерес к культуре СССР, который до этого ограничивался четырьмя символами: коммунизм, медведь, водка, балалайка.

Сейчас же по линии министерства культуры в СССР хотело приехать и подало соответствующие документы уже более ста человек: актёры, певцы, историки, искусствоведы и другие лица творческих профессий.

Такой интерес, великой и мощной державы как США, к своему геостратегическому противнику не мог остаться не замеченным в остальном мире. Поэтому совершенно ничего удивительного нет в том, что следом за американцами, чётко следуя в их фарватере и пытаясь урвать хоть что-то от намечающегося пирога, потянулись и другие их западные коллеги из Италии, ФРГ, Англии и других стран как Европы, так и мира в целом. Всем им нужно было одно: обмен опытом с советскими людьми творческой специализации. Лишь за последние три дня в МИД СССР поступило более десяти предложений о сотрудничестве в различных областях творчества. Естественно МИД все предложения перенаправлял в Минкульт, но оставаться в стороне, естественно, не собирался, пытаясь более детально вникнуть в ситуацию и получить с неё максимальный профит.

Одним словом, позиция «ни два, ни полтора» была для министра иностранных дел обычным делом. Он практически никогда не отвечал сразу и в лоб, не посоветовавшись с товарищами и не выработав общую линию. Впрочем, справедливости ради, нужно сказать, что на серьёзные вопросы в лоб в ЦК вообще мало кто отвечал. Не принято это было в высших эшелонах власти. Все вопросы решались исключительно коллегиально и не в коем случае не келейно. Попытка решить вопрос без совета с другими компетентными товарищами могла закончиться партийно-дисциплинарным делом, выволочкой вплоть до исключения из партии или судом с формулировкой в деле: «Создание антипартийной группы». Поэтому с ответами, на вроде бы прямые и недвусмысленные вопросы, никогда никто не спешил. И уж тем более это было не присуще главному дипломату СССР, который по своей профессии и должен был быть человеком крайне осторожным в своих высказываниях.

Всё это Михаил Андреевич знал, поэтому и не требовал ответа прямо сейчас, давая собеседнику время на обдумывание.

Повесив трубку, Суслов вновь взял листок, поставил напротив его фамилии знак вопроса и, положив список на стол, стал его пристально рассматривать, в задумчивости глядя на фамилию, которую он вписал несколько минут назад, и которая была в конце списка по порядку, но не по значимости.

«Как ни крути, а Генсеку по телефону о таком говорить не будешь. Он никакие темы по телефону вообще обсуждать не любит, предпочитая личное общение. Что ж попробую узнать сможет ли он меня сегодня принять», — решил Суслов и, набрав секретарю, попросил того соединить с приёмной Брежнева.