В тени человека

Когда сын немного подрос, мы построили ему более просторный домик-клетку на берегу озера, куда редко заглядывали шимпанзе. В большом, крытом травой домике было прохладно и спокойно. Если мы с Гуго находились рядом, Граб выходил из домика, бегал по мягкому песчаному пляжу, купался в сверкающей воде озера. Но когда мы вслед за шимпанзе отправляемся в горы, Граб вместе с присматривающими за ним двумя африканцами старается держаться поближе к спасительному домику. Тем не менее наш мальчик очень любит заповедник и постоянно твердит всем, что это «лучшее место на земле». Мы с Гуго придерживаемся того же мнения и в ближайшем будущем рассчитываем всерьез обосноваться там.

Несмотря на то что я подолгу отсутствую, работа научно-исследовательского центра идет своим чередом. Практиканты непрерывно ведут наблюдения за шимпанзе. Все они с огромным энтузиазмом относятся к своему делу, поэтому их записи отличаются точностью и живостью. Но «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Во время моих регулярных посещений заповедника мне всегда удается стать свидетелем какого-нибудь интересного события. Шимпанзе как будто бы знают о моем приезде и приберегают специально для меня всевозможные сюрпризы. Так заполняются пробелы, вписываются новые главы в нашу сагу о шимпанзе. Прежде чем закончить свой рассказ и проститься с читателем, я хочу рассказать несколько совсем свежих эпизодов из жизни наших хороших знакомых.

Вот, например, что стало с Олли и ее семейством. Примерно через год после того, как вспыхнула эпидемия полиомиелита, унесшая ее детеныша, старая Олли родила недоношенного мертвого младенца. Гилка вновь была лишена возможности понянчить брата или сестричку. Спустя шесть месяцев Олли исчезла, и нам в конце концов пришлось поверить в ее смерть. Семилетняя Гилка в одиночестве бродила по тем местам, где она совсем недавно путешествовала вместе с матерью.

Вскоре после смерти матери на носу у Гилки появилась странная опухоль. По-видимому, она была очень болезненной, так как Гилка всякий раз, когда кто-нибудь из детенышей подходил к ней поиграть, тотчас отстранялась и зажмуривала глаза. Со временем опухоль, вероятно, перестала причинять боль, но рост ее не прекратился. Через год после того, как мы впервые заметили признаки опухоли, Гилку было трудно узнать: все лицо ее деформировалось, нос разросся и превратился в гигантский шишкообразный выступ. Гилка совсем не могла дышать носом, к тому же на обеих щеках и над бровью появились новые едва заметные опухоли.

Когда мы с Гуго после довольно долгого отсутствия приехали в Гомбе и увидели Гилку, нас охватил неподдельный ужас. Прежде одна из самых хорошеньких обезьянок с длинной шелковистой шерстью, бледным овальным личиком и острой белой бородкой,

Гилка превратилась в уродливого и безобразного гнома. Мы были уверены, что у нее рак и что она скоро умрет.

Тем не менее мы показали фотографию Гилки нашим друзьям-медикам и после горячих споров решили выяснить природу опухоли. С помощью известных ветеринарных врачей Сью и Тони Харторнов, профессора Дугласа Роя и доктора Брэдли Нельсона нам удалось, усыпив и обездвижив Гилку, взять кусочек опухоли на анализ. Исследования показали, что ее заболевание грибковой природы, и мы стали лечить Гилку антибиотиками. Несмотря на все неприятные процедуры, которые мы проделали с Гилкой, она не утратила доверия к людям и по-прежнему позволяет нашим практикантам следовать за ней по лесу.

Все мы горячо верим, что Гилка поправится. Во-первых, потому что любим ее, а во-вторых, потому что она и Эверед — это одна из немногих оставшихся в живых родственных пар, за которой мы следим на протяжении очень долгого времени. Пока была жива мать, братец и сестрица не слишком заботились друг о друге. Но после ее смерти Эверед и Гилка подружились. Теперь они частенько бродят вдвоем по лесу, подолгу занимаются взаимным туалетом, тогда как остальные молодые самцы редко обыскивают Гилку.

Трудно предположить, как долго продлится эта дружба. Пепе и Мифф после смерти своей матери тоже сначала сблизились, но потом их дружба пошла на убыль. К сожалению, Пепе умер приблизительно через год после Мерлина, и Мифф осталась единственной продолжательницей рода Марины. Примерно в одиннадцатилетнем возрасте Мифф родила дочь. Мы были поражены, как ловко новоиспеченная мамаша обращалась с младенцем. Все молодые самки, за поведением которых мы до этого наблюдали, по крайней мере в течение первых дней после рождения потомства испытывали чувство замешательства и растерянности. Мифф восприняла появление новорожденной как нечто само собой разумеющееся. Она уделяла дочурке примерно столько же внимания, сколько старая и опытная Фло — своему последнему отпрыску, Флейм. Единственное объяснение столь спокойному отношению Мифф к своему первенцу можно было приписать опыту, который она приобрела, воспитывая осиротевшего брата.