В тени Канченджанги

— Я договорился с Петром. — Большого занимали иные проблемы. — У нас переизбыток некоторых неходовых товаров: картофельные концентраты, печенье, макароны, уйма сигарет «Спорт». Осталось также несколько десятков пар кед, с деньгами же, как вам известно, туго. Петр согласился со мной, что все оставшееся можно реализовать, тем более что транспортировка всего этого домой себя не оправдывает. Я переговорил с сардаром Дорджи, и он обещал продать товары в Гхунзе.

Мы вернулись к разговору о дате выхода нашей четверки. С утра Рубинек и Весек твердили, что необходимо отправляться только послезавтра. Войтек и я настаивали на завтрашнем дне. На меня действовало не то, что нам может не хватить времени. чёрт с ним, как-никак мы способны управиться и при дурной погоде, думал я, но мне было неловко перед оставшейся наверху шестеркой.

Збышек Рубиновский убеждал нас, что только двухдневное пребывание в базовом лагере позволит хорошо отдохнуть, а нам потребуется еще много сил. Однодневный отдых, по его убеждению, ничего не даст, и в результате весь спуск оказался бы пустой тратой времени. У Весека был насморк, у меня после вчерашнего перехода все еще ныли мышцы, Войтек жаловался на кашель. Словом, все мы свыклись с мыслью, что покинем базу послезавтра утром.

За ужином Мацек по радиотелефону связался с Вальдеком и Юзеком. Они установили верёвочные перила на сорокаметровом участке трассы к вершине купола, но еще не добрались ни до места предполагаемого лагеря IV, ни до прошлогодней японской стоянки. По словам Пасанг Давы, где-то на куполе должен находиться последний японский лагерь с полным оснащением и якобы не выйти на него невозможно. Вальдек коротко и деловито изложил нам, как прошел день, заявил, что завтра они намерены подниматься выше, а потом спросил: когда мы выходим? Несмотря на плохое качество приема, в его голосе мне послышалось явное разочарование, когда Войтек объяснил ему причины отсрочки нашего выхода.

Потом на связь вышел Рогаль. Вся их четверка ночевала сегодня в лагере у перевала, который мы стали называть лагерем IIIa, чтобы отличить его от лагеря III на самом перевале. Они доставили на перевал «рондо» и запас продуктов, а на ночь вновь вернулись на «тройку-а». У Петра болели нервные корешки, другие тоже чувствовали усталость, но спускаться они не собирались.

Самое важное для них было: когда мы выходим? Петр через посредничество Марека, а потом уже и сам настойчиво спрашивал о причине нашего опоздания. Войтек кашлял и неуверенно объяснял, что дело даже не в нашем отдыхе, а в том, чтобы довести до конца торги с Дорджи. Кажется, он вовсе не убедил Петра, который отнесся к его объяснениям с нескрываемой иронией.

После этих двух бесед мы почувствовали явную неловкость. Мы здесь на базе рассиживаемся, болтаем, едим, а они — там, наверху, да еще не в лучшей форме, в скверном настроении и нуждаются в нашей помощи. Может быть, как раз в этот момент им не хватает психологической поддержки и такой поддержкой была бы весть, что завтра наверх отправится одна из групп?

Войтек уже с утра добился у Дорджи согласия на длительный, восьмидневный выход шерпов, но теперь, когда нашим парням требовалась поддержка, он предложил завтра направить в «двойку» шерпов с грузом продуктов и кислородом. Они успели бы к вечеру вернуться на базу, а послезавтра выйти вместе с нами.

— Я отправлюсь с шерпами и один день буду ждать вас в «двойке», покатаюсь на лыжах, а потом все последуем дальше, — предложил Мацек.

— Отлично, — обрадовались мы этому неожиданному предложению вчерашнего кандидата на уход из экспедиции.

Мы разбрелись по палаткам. В опустевшем «рондо» было холодно и неуютно, снизу тянуло сыростью. Я и Весек, лежа рядом, еще долго слушали радио и переговаривались.

— Вальдека хватил бы удар, знай он, что ты постоянно возишься с радио, — смеялся Весёк, когда я настойчиво искал хорошую музыку. Мы замолчали. Волна уходила и пропадала, но с советской радиостанции до нас донеслись слабо различимые, затихающие аккорды фортепьянного концерта Чайковского…

Наконец-то вперёд!

18 мая

Спал я неспокойно, меня донимали сны, в которых повторялись внешне ни как не связанные образы: нескончаемый снегопад, Варшава, какая-то лавина, Эва, далекий Кангбахен и лица моих коллег, искаженные гримасой злобы и обиды. Я проснулся среди ночи, но прошло еще много времени, прежде чем я понял, какой смысл таится в этих бес покойных и странных видениях: поздно уже завоевывать вершину! Это муссон!