В тени Катыни

Кот много расспрашивал меня о роли масонства в виленской жизни во время борьбы за независимость. Я рассказал ему и о своем участии в группе масонов Витольда Абрамовича и об известных мне фактах их деятельности, о своих догадках и прогнозах. Сказал я и что мне кажется, что состав и система польских масонских лож были быстро разгаданы органами НКВД. Так, полковник Вацлав Коц, с которым я сидел после вынесения приговора в одной камере в Бутырках, сказал мне, что после признания в антикоммунистической деятельности следователь спросил его, почему он не говорит о своем участии в масонской ложе. Коц тогда ответил, что его спрашивали об участии в политических организациях, масонская же ложа была организацией культурного характера. Он был осужден трибуналом на смерть, которую в последнюю минуту заменили десятью годами лагерей.

Другой неожиданностью для меня было отсутствие у Кота интереса к внешней политике. А ведь именно внешняя политика была пунктом раздора между Фронтом Морж, к которому он до войны принадлежал, и Пилсудским. Фронт Морж, в который входили Строньский, Сикорский и Падеревский, был сторонником сохранения ситуации, созданной Версальским договором, по которому Польша входила в орбиту Франции. Пилсудский и его сторонники стремились к более гибкой политике, к проведению самостоятельных переговоров с Германией, сохраняя при этом военный союз с Францией. Как бы то ни было, Станислав Мацкевич писал о возможности создания оси Париж — Берлин — Варшава. Бек, после смерти Пилсудского, шел в том же направлении, проводя жесткую политику, основанную на уверенности, что Польша в состоянии защитить свои интересы сама.

Честно сказать, это была политика блефа. Как экономист, занимавшийся экономикой Германии и России, я прекрасно знал, как мы были слабы по отношению к нашим соседям. Ну а сейчас, в силу стечения обстоятельств, мы стали английским сателлитом. Но меня интересовал вопрос, в нашем нынешнем положении имеем ли мы хоть какое-то влияние на формирование послевоенного устройства мира? Особенно меня занимал этот вопрос оттого, что я ехал в Лондон на работу именно в министерство, занимавшееся подготовкой материалов к будущей мирной конференции. Мне представлялось, что в наших интересах было бы сохранение традиционной британской политики баланса сил на европейском континенте. И, естественно, меня интересовала точка зрения нашего министерства иностранных дел.

Однако Кот не был склонен говорить на эту тему. Его прежде всего интересовала внутренняя политика, расстановка сил как среди польского подполья, так и среди нашей общественности в эмиграции. От него я много узнал о политической жизни в Польше, не утихнувшей и во время оккупации. А я об этом ничего не знал, ведь в советских лагерях я совсем был изолирован от политики.

Любопытно, что в наших беседах мы совершенно не затрагивали чисто военных проблем или, например, возможного исхода битвы, отголоски которой мы слышали в Сталинграде. Мы тогда и не знали, что приближаются дни, которым суждено определить будущее России, Польши и всей Европы. Мы уделяли больше внимания не будущему, а делам и людям недавнего прошлого.

Так, за разговорами, мы и не заметили, как приплыли в дельту Волги. Правда, до определенной степени дельта ее начинается сразу за Сталинградом, где река разделяется на два равных рукава. А километров за тридцать до Астрахани Волга распадается на несколько десятков рукавов, самостоятельно впадающих в Каспий. С парохода все это выглядит похожим на огромный разлив со множеством островов среди безбрежной речной глади.

Вместо постоянно сопутствовавшего нам теплого и ласкового ветерка теперь мы почувствовали приходящий из дельты смрад. Этот ужасный запах напомнил слышанный в лагере анекдот, что, дескать, Советский Союз напоминает плывущий по морю корабль: тошнит, а бежать некуда. Запах этот шел от консервных фабрик, солящих известную на весь мир русскую икру. В дельте Волги располагался главный центр ее производства. Ну а в процессе ее соления огромные массы рыбьих внутренностей выбрасываются на берег, где они и гниют, наполняя округу зловонием. Сопровождаемые ароматами гниющей рыбы, мы причалили к астраханскому порту.

Некогда Астрахань была столицей одного из татарских каганатов, разбитого Иваном Грозным после победы над Казанским царством. Победа над Астраханским царством принесла Москве власть над всей Волгой. Борьба эта шла двумя этапами: первый совершен Иваном III в XV веке, когда его войсками в битвах с Новгородской республикой была занята Верхняя Волга до Оки. Процесс этот, безусловно, был бы задержан, окажи Ягеллонская династия своевременную помощь Новгороду, входившему тогда в Ганзейский союз. Второй этап был осуществлен в XVI веке Иваном Грозным, занявшим, как я уже писал, Казань и Астрахань. Хотя Грозный и проигрывал в битвах с гениальным венгром Стефаном Баторием, ему сопутствовала военная удача в боях с татарскими княжествами.