Читаем В тени Катыни полностью

В течение последних двухсот лет польский народ многое претерпел от России. Но следует и признать, что множество поляков до самой Первой мировой войны жило в России, любило русских женщин, участвовало в промышленном и культурном развитии страны, многие из польских офицеров дошли до генеральских званий в русской армии, немало польских ученых преподавало в российских университетах и т. д. Я сам принадлежу к поколению, прошедшему через русскую школу, и знаю больше стихов Лермонтова и Пушкина, чем Мицкевича и Словацкого. И хотя еще школяром я стал участвовать в польском национальном конспиративном движении, был полностью захвачен идеями Пилсудского, я все же не потерял любви к русскому народу, искусству и литературе.

Даже если взять наши лагерные воспоминания, не все в них окрашено в мрачные тона. В козельском лагере было несколько офицеров, попавших в плен раненными, они с большой теплотой вспоминали уход и заботу русских врачей в госпиталях, где их лечили. Мои личные лагерные впечатления подтверждают, что врач там скорее друг заключенного, чем его враг. У меня остались самые лучшие воспоминания о моих сокамерниках по Лубянке и Бутырке. И все это важно иметь в виду, когда Катынская трагедия рассматривается с исторической перспективы.

И если мы говорим о советской системе репрессий и террора, следует помнить, ни Сталин, ни Берия не были русскими. Вспомните, Сталин, как и Екатерина II, так и не смог избавиться от акцента; люди старшего поколения это хорошо помнят. Дзержинский — творец советской тайной полиции и системы тюрем и террора — был польским дворянином, его преемником стал тоже представитель польского дворянства — Менжинский. И после Менжинского вновь пришел выходец из Польши — польский еврей Генрих Ягода1. И только после него к руководству тайной полицией пришел русский Ежов, но и он был вскоре заменен грузином Берия. Одна из самых мрачных фигур сталинизма — главный обвинитель на всех показательных политических процессах, виновный в расстрелах множества соратников Ленина, — Андрей Вышинский — тоже был польского происхождения, хотя и утверждал, что не знает польского языка.

Сегодняшняя Польша связана с Россией не только своим географическим положением и участием в так называемом лагере социализма, она связана с народами России и общей надеждой: Польша только тогда получит свободу, когда в самой России произойдут перемены. Уже никто не может молиться о войне, как это делал во время великого переселения народов Мицкевич, ведь будущее человечества сейчас полностью зависит от того, в чьих руках находится оружие массового уничтожения. Но даже если на минуту представить, что Польша полностью свободна распоряжаться своей судьбою, то опять она будет связана с Россией: польская промышленность во многом зависит от поставок сырья из России. Следовательно, в любых условиях обеим странам следует стремиться к тому, чтобы связи между ними были основаны не на страхе, как в настоящее время, а на взаимном доверии и уважении друг друга.

Катынская же трагедия — это камень преткновения, могущий на века испортить отношения между двумя странами. Широко известно, что число евреев, уничтоженных гестапо, намного превышает число ликвидированных НКВД поляков. И тем не менее отношения между Германией и Израилем были нормализованы. И это произошло потому, что послевоенные германские правительства и все население Германии безапелляционно осудили жестокости гитлеровского режима.

Советский Союз признал и осудил целый ряд преступлений Сталина: реабилитированы маршалы Блюхер и Тухачевский, ряд видных коммунистов, сподвижников Ленина. Хрущев осудил массовые депортации крымских татар, некоторых кавказских народностей. После этого им частично было разрешено вернуться на прежние места жительства2. Были расстреляны Берия и Меркулов — главные подручные Сталина в его преступлениях. И все же до сих пор СССР не признает ответственности за убийство польских военнопленных, апеллируя к выводам сталинской Чрезвычайной комиссии.

Но всему миру известно, что не только выводы Комиссии были всего лишь фиксацией заранее подготовленного решения НКВД, но и сама Комиссия не имела фактически никаких полномочий. Единственное, что ей было позволено, это, опять-таки по сценарию НКВД, «описать», как именно были расстреляны немцами пленные польские офицеры. И каждый русский, независимо от его партийной принадлежности, должен стремиться заставить свое правительство признать ответственность за эту трагедию, не сваливать вину на немцев, а открыто признать, что расстрел был произведен органами НКВД по приказу Сталина.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русский крест
Русский крест

Аннотация издательства: Роман о последнем этапе гражданской войны, о врангелевском Крыме. В марте 1920 г. генерала Деникина сменил генерал Врангель. Оказалась в Крыму вместе с беженцами и армией и вдова казачьего офицера Нина Григорова. Она организует в Крыму торговый кооператив, начинает торговлю пшеницей. Перемены в Крыму коснулись многих сторон жизни. На фоне реформ впечатляюще выглядели и военные успехи. Была занята вся Северная Таврия. Но в ноябре белые покидают Крым. Нина и ее помощники оказываются в Турции, в Галлиполи. Здесь пишется новая страница русской трагедии. Люди настолько деморализованы, что не хотят жить. Только решительные меры генерала Кутепова позволяют обессиленным полкам обжить пустынный берег Дарданелл. В романе показан удивительный российский опыт, объединивший в один год и реформы и катастрофу и возрождение под жестокой военной рукой диктатуры. В романе действуют персонажи романа "Пепелище" Это делает оба романа частями дилогии.

Святослав Юрьевич Рыбас

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное