В тени Холокоста. Дневник Рении

Перед ними, перед первой Эдой, Лушкой и Джункой, стоит странная парта для «антиквариата». Это означает Янку. Янка лучше всех в классе умеет «прикидываться дурочкой», при этом ее выручает только помощь со стороны. Когда ее вызывают к доске, все ответы у нее написаны на ногтях. Если, случаем, учительница замечает что-то подозрительное, Янка быстро слизывает чернила и изображает святую невинность. Янка умеет по заказу плакать, рыдать и даже падать в обморок, совсем как первая Эда, которой вдруг становится плохо, когда Пакула собирается вызвать ее прочитать стих. Янка вообще очень талантливая насчет устраивания сцен. Рядом с ней сидит Визия, крошка ростом меньше метра в свои пятнадцать лет. Третья в ряду Фрейка, или Салка. У нее то и дело бывают нервные приступы, иногда она слова не может сказать, если слишком расстроится, еще у нее смешная подпрыгивающая походка, и она часто «не выносит» сидение за партой.

Нужно еще сказать о Нинке, этой необычной девочке, которая выглядит совершенно невинной, но получает письма до востребования от разных «людей», устраивает встречи на темных улицах, посещает одиноких мужчин и очень этим гордится. Она довольно милая. В нашем классе есть еще девочки вроде нее; они меня или вообще не интересуют, или мне не хочется водить с ними компанию, потому что я хорошая девочка.

Мы уже несколько месяцев готовим вечер. Спорили и ссорились, но вот он будет в следующую субботу.

2 февраля 1939 г.

Дорогой мой Дневник! С гимнастикой у меня всегда получалось посредственно, поэтому я тренируюсь дома, чтобы стать лучше. Только что у меня в первый раз получилось сальто. Никто из моих подруг этого не может. Я торжествую, хотя содрала коленку.

5 февраля 1939 г.

Дорогой мой Дневник, вечер был наконец-то! Я так счастлива. Вечер был потрясающий, все, особенно Брюхла, отлично провели время. Но после вечера на меня нашла какая-то тоска. И опять, в какой уже раз я подумала: «Как хочется, чтобы мама здесь была». Дело в том, что Иркина мама, г-жа Оберхард, все время крутилась около Брюхлы, подлизывалась к ней изо всех сил, что, конечно, в ближайшее время принесет пользу Ирке и ее младшей сестре. О, дорогой Дневник, если бы ты только знал, как тяжело так сильно хотеть чего-то, так стараться ради этого, а потом на финишной прямой получить отказ. А чего я на самом деле хотела? Не знаю. Меня очень хвалила Пакула, что меня никак не волнует (она говорила с нами, со мной и Норкой). Брюхла была вполне мила. А мне все же чего-то не хватило.

Луна выступила два раза, и я тоже. Сегодня я видела Брюхлу с г-жой Оберхард – скорее всего, возвращались от нее. Я вежливо поклонилась, прошла мимо них и сказала Норе: «Ты как думаешь? Она опять у нее была, да?» И тут я вижу – она корчит глупую рожу. Оглядываюсь и вижу, что Брюхла идет прямо за нами. Она выглядит ужасно, не знаю, что с ней, я бы хотела что-то для нее сделать, помочь, может быть, что-то посоветовать, но нас разделяет огромная пропасть, очень-очень огромная… Может быть, даже больше, чем с мамой. Она бы тоже могла мне помочь, дать совет. Но преодолеть эту пропасть труднее. О, намного труднее.

8 февраля 1939 г.

Дорогой Дневник! Прошло несколько дней с тех пор, как я рассказала тебе о своих делах, а вообще-то ничего особенного и не было. Жизнь течет как обычно, с некоторыми небольшими исключениями. Брюхла была на конференции учителей латыни, поэтому латынь преподавал г-н Скорский. Г-н Джиджик очень хвалил Ирку (незаслуженно), Белка получила плохую отметку, меня пронесло, но я беспокоюсь насчет завтра, потому что это в самом деле может быть неудачный день. Вот все, что мне нужно было тебе рассказать.

11 февраля 1939 г.