На той же неделе, чуть позже, поверенные Эрла прибыли в Уэйр и составили различные официальные документы, к которым Винтер, как несовершеннолетний подросток, не имела отношения; ее прадед подписал их за нее. А в тот день, когда он покидал Уэйр, Конвей подарил ей кольцо.
Это была маленькая вещица, годящаяся по размеру для тонкого пальчика, но все же великоватая для детской руки Винтер. Скромная маленькая безделушка (мистер Бартон знал, что леди Джулия строго запретила что-либо более ценное), состоящая из маленькой жемчужины, вставленной в простое золотое колечко.
— Ты еще не можешь носить его на нужном пальце, — сказал Конвей Бартон, надевая его на средний палец правой руки Винтер, — но сейчас это только подарок на память. Однажды, когда ты вырастешь, я надену туда другое кольцо — самый яркий бриллиант, который я смогу найти для тебя в Индии. Ты должна быстро расти и не забывать меня все эти годы.
Ребенок обхватил его шею своими тонкими ручками в крепком объятии:
— Забыть вас? Неужели я бы смогла!? Я люблю вас больше, чем кого бы то ни было, за исключением прадедушки и Беды. Вы такой хороший и такой добрый, а я буду стараться и вырасту так быстро, как только смогу.
Конвей Бартон ободряюще похлопал ее, освободился из ее объятий и уехал прочь.
Он выглядел самодовольным и вполне удовлетворенным самим собой. Он всегда знал, что ему повезет, но такое счастье — такое невероятное везение — это сама судьба подбросила ему шанс приобрести огромное состояние таким несложным путем, а также дала голову, чтобы воспользоваться этим. Его довольная улыбка сменилась раздражением: на груди его безупречного костюма для верховой езды было пятно от джема. Отвратительно. Винтер, должно быть, ела хлеб с джемом. Он достал носовой платок из кармана брюк и начал им вытирать пятно, напустив на себя выражение крайнего отвращения. Конечно, было обидно, что она была таким тощим и непривлекательным созданием: сам он предпочитал полных красавиц, а его суженая с виду не обещала превратиться во что-нибудь более стоящее, чем простенькая, худосочная девица. Однако невозможно в этой жизни иметь все сразу. Что же касается поездки с ней в Индию, он не имеет никакого намерения делать подобные глупости. За шесть, самое большее за семь лет, он уйдет в отставку со своего поста, вернется и женится на ней. Как только ее состояние окажется у него в руках, ему не надо будет больше притворяться — он будет вести привольную и роскошную жизнь, и он не видит никаких причин, почему бы богатому и благоразумному человеку, пусть даже женатому на некрасивой жене, не продолжать наслаждаться прелестями жизни. Конвей Бартон принялся напевать что-то веселое: у него были причины быть довольным собой.
Винтер носила свое кольцо ровно два дня. За это время оно соскакивало и падало у нее с пальца раз двадцать, и Сибелла презрительно заметила, что это дрянная мишура и что она сама никогда бы не стала носить такую дешевую безделушку. Их гувернантка не разрешила носить его во время школьных занятий, а когда оно, надетое во время верховой езды под кожаную перчатку, врезалась ей в палец, Винтер отказалась от дальнейших попыток и, нанизав его на узкую ленту, отныне носила его на шее, спрятав под корсаж.
Годы, последовавшие за отъездом Конвея Бартона, тянулись для Винтер очень медленно и по мере того, как она становилась взрослее, она обнаружила, что ее кузина Сибелла проводила с ней все меньше и меньше времени вне их занятий в классной комнате.
Сибелла постоянно выезжала со своей матерью навестить друзей по-соседству или была занята чаепитием в материнской гостиной во время приемов, на которые Винтер не приглашали. В тринадцать лет Сибелла напустила на себя вид и манерность молодой светской леди, и ее единственным интересом стало следить за своей наружностью и эффектом, производимым ею на молодых сыновей и дочерей друзей ее матери.
Старый Эрл теперь редко покидал свою комнату, а его слух и зрение с каждым днем ухудшались. Винтер по-прежнему проводила в его компании все время, которое ей разрешали, однако он быстро утомлялся. Беседовать с ним становилось все более и более трудно, и одинокая, по большей части предоставленная самой себе, она находила успокоение в том, что сочиняла и рассказывала себе самой мечтательные истории о своем будущем: результатом всего этого было то, что по мере того, как она вырастала, ее воспоминания о Конвее Бартоне становились все более романтическими и далекими от реальности. Он превратился в высокого, широкоплечего, златоволосого рыцаря, красивого, доброго, одаренного всеми добродетелями, который однажды проедет на коне по дубовой аллее, с солнцем, сверкающем на его белокурой голове, и заберет ее и Беду далеко-далеко за моря в прекрасную страну, где она родилась и где, подобно принцессе из сказки, жила бы счастливо долгие годы.
Ей исполнилось четырнадцать лет, когда Зобейда умерла.