— Надеюсь, вы не собираетесь отрицать, что знали об этом?
— Я непременно должен это сделать, — решительно проговорил Алекс, — хотя, думаю, его состояние можно назвать и так. Может быть, вы будете настолько любезны, и расскажете, что в точности сообщил вам мистер Кэррол?
Винтер повторила рассказ. Ее голос подрагивал от возмущения и упрека.
— Я… Я полагаю, что вы хотели, как лучше, — закончила она, — но вы должны были знать, что я предпочитаю знать правду. Я не думала, что вы такой…
Она не договорила и закусила губу, а Алекс сказал отрывисто:
— Вы правы. Я должен был сказать вам правду. Хотите ли вы услышать ее теперь?
— Теперь я ее уже знаю.
— Нет, не знаете. Нет… — он резко протянул руку и схватил ее за запястье, когда она хотела уйти. — На этот раз вы не уйдете до тех пор, пока я не скажу вам всего, что должен был сказать.
Она яростно дернулась, но сильные пальцы Алекса крепко сжимали ее запястье; она поняла, что без унизительной борьбы ей не освободиться, и прекратила сопротивляться.
— Очень хорошо. Я вас выслушаю.
Он отпустил ее руку. Винтер стояла перед ним, прерывисто дыша и потирая запястье. На ее лице были написаны сомнение и боязнь услышать что-то еще.
— Мистер Бартон не болен, — начал Алекс. — А если и болен, то не в традиционном смысле этого слова.
— Что… что вы имеете в виду? — эти ее слова были произнесены почти шепотом.
— Я имею в виду, — сказал Алекс с грубой прямотой, — что мистер Бартон страдает злоупотреблением алкоголем, наркотиками и женщинами.
Винтер внезапно не хватило воздуха, она судорожно вздохнула и обернулась, снова пытаясь убежать, но Алекс и на этот раз оказался проворней ее. Он поймал ее за руку и повернул к себе лицом.
— Прошу меня простить, но вы дослушаете меня до конца. Я уже говорил вам однажды, что Бартон не тот человек, который подходит вам в мужья. Распутник и пьяница — неподходящий муж и для любой другой женщины, если уж на то пошло. Он не приехал в Англию из боязни предстать перед вашей семьей в таком виде, уверенный в дальнейшем расторжении помолвки. Я не знаю, почему он не встретил вас в Калькутте. Возможно, все по той же причине. Тем не менее, я знаю что похмелье, если не что-нибудь похуже, помешало ему приехать сегодня в Дели. Он был не в состоянии держаться на ногах, когда я видел его в последний раз.
Он отпустил ее руку, но Винтер не двигалась. Она стояла молча, глаза ее были широко раскрыты, и Алекс снова почувствовал удивительную боль в сердце.
— Ну, теперь вы знаете правду, — сказал он резко, — и вольны уехать в Калькутту и возвратиться в Европу с первым же рейсом.
Она не ответила ему; следующее мгновение, казалось, тянулось целую вечность. Мангуст пробежал по парапету, и, увидев двух неподвижно стоявших людей, распушил свой хвост и нырнул в тень с тихим яростным криком. Ни один из них не решался двинуться или заговорить, а отдаленно, в подлунной тишине звучали нежные слова песни и грустная мелодия доносилась с другого конца стены. Звучание дюжины голосов, смягченное расстоянием, наполняло ночь странным ностальгическим волшебством.
Винтер заметила, как Алекс облегченно замолчал, и проговорила шепотом:
— Нет. О, нет… я не верю этому, Алекс…
Она протянула вперед сомкнутые руки, словно молила о поддержке, и когда коснулась его, что-то живое и трепетное, как вспышка молнии, пробежало между ними. В следующий момент он обхватил ее руками и крепко прижал к себе. Одно мгновение она яростно сопротивлялась, но тело ей не повиновалось, и в следующий миг его губы коснулись ее губ, и земля уплыла из-под ног.
От ее кожи исходил легкий запах лаванды, тело было хрупким и податливым в его объятиях, таким же, как ее губы, ее закрытые, трепещущие веки, ее блестящие волосы. Губы Алекса не были горячими и жадными, как у Карлиона. Они были прохладными и твердыми, а медленные поцелуи — теплыми, опьяняюще восхитительными. Они лишили ее всякой возможности мыслить или двигаться, собрали эту ночь, и лунный свет, и весь бескрайний мир, и еще более бескрайнее небо в тесном кольце его рук.
Она почувствовала, как он освободил свою левую руку; его пальцы легли на основание ее шеи и стали медленно подниматься вверх, лаская ее сквозь густые и мягкие волны волос. Он крепко и властно прижимал ее к себе, его левая рука достигла нижних выступов ее затылка. Наконец он оторвался от ее губ, и коснулся своей прохладной щекой ее теплой, гладкой кожи.
— Милая… милая… — его слова были почти беззвучны, но все же они разбили страстную зачарованность, возвращая холодную реальность. Винтер отпрянула, высвобождаясь из его объятий, горя от стыда и возмущения, пораженная внезапным открытием.
— Так вот, значит, почему вы его ненавидите!..
Ее голос был низким и тихим, почти презрительным.