В тени монастыря (СИ)

Буреносицей называли одну из джан, приключения которой полюбились Киршту больше всего – Амалькирии. Ее колдовские силы были столь велики, что ворожить Амалькирия начала чуть ли не в младенчестве, и оттого превратилась в совершеннейший кошмар для своих родителей и нянек. Никто не мог заставить Амалькирию сделать что-то, чего она не хотела: она не училась читать и писать, не пользовалась ножом и вилкой, а в ответ на нравоучения и наказания дышала пламенем, вызывала ливни, или попросту убегала в джунгли. Когда ей исполнилось десять лет, она переселилась в лес окончательно. Через сотню лет южный остров, на котором ее угораздило родиться, превратился в лихое, опасное место, где почти всегда бушевала стихия: то безжалостное палящее солнце, то проливные дожди, то ураганный ветер, то снежные бури, который в этих краях прежде никогда не было. Остров обезлюдел, об Амалькирии забыли, и только моряки, сбившиеся с пути, рассказывали удивительные истории об этом зачарованном месте.

Со временем, эти истории достигли великого города Эйнхораммельда, в котором жил Таоден, джен-творец, великий чародей, прославившийся своими изобретениями, от плуга до парового двигателя – сказания говорили об изрыгающих пар железных чудовищах, служивших Таодену, и Киршт был уверен, что за этим описанием скрывались именно паровые машины, секрет которых исчез вместе с дженами и был снова обнаружен лишь сто лет назад. Таоден предположил, что на острове проживают злые духи, или великаны, или какой-нибудь другой подобный остаток первобытной дикости, и отправился в путешествие. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы отыскать молодую джану – вернее, это она вышла к нему, яростная и окруженная пляшущими языками пламени. Они были ровней по силам, но Таоден провел десятилетия в тренировках и обучении, в то время как Амалькирия была скорее подчинена своим силам, чем владела ими. Он без труда пленил молодую деву. Красивая, зеленоглазая дикарка с волосами цвета зари понравилась джену – ведь ему было всего-то двести пятьдесят три года, а для его народа время текло совсем не так, как для простых смертных. Да и потом, она была такой неистовой, такой искренней – полной противоположностью ему, правильному и холодному, воспитанному в обустроенной тиши Севера. Амалькирия же влюбилась в Таодена по уши, всем сердцем, с той же всепоглощающей страстью, с которой она делала вообще все. Молодые провели несколько месяцев на побережье – после их встречи утихли страшные бури, десятилетиями сотрясавшие остров, и это место вновь стало таким, каким ему было предначертано быть – райским уголком, затерявшимся среди теплых южных морей. После этого Таоден забрал Амалькирию в Эйнхораммельд, чтобы сыграть торжественную свадьбу.

Празднование состоялось в самом большом чертоге дворца Таодена, за столом из драгоценного палисандра, прогибавшимся от самых изысканных, самых восхитительных блюд со всех концов Сегая: лучшие повара разных народов – джены, люди, эльфы, гномы и даже тролли – проезжали через полконтинента, чтобы принести свое искусство в дар новобрачным. Сотни гостей в шелках и драгоценностях почтили Таодена своим присутствием, съехалась вся его многочисленная родня. Наконец, в зале появилась прекрасная невеста, наряженная в ослепительно-белое шелковое платье и алмазную диадему. Гости восхищенно ахнули, сраженные ее красотой. Но никто не знал, что творилось у нее внутри.

Амалькирия была поражена, ошарашена, растерянна. Никогда еще она не видела такого великолепия, такого количества людей, собранных в одном месте. Музыка, звон бокалов, светские разговоры врывались в ее уши, давили на разум. Но девушка старалась держаться молодцом – ведь она, Амалькирия-Буреносица, видела еще и не такое, она успокаивала и вновь вызывала штормы, одним своим взглядом заставляла приседать львов, а от ее крика начинались грозы. Но… все-таки бури, ветры и дикие звери были как-то проще и понятнее, чем великолепие чертогов Эйнхораммельда. Она неловко уселась за стол, осторожно оглядываясь по сторонам. Сколько всего! Взгляд ее упал на тарелку, и тут она увидела, наверное, с десяток разложенных вокруг нее приборов. Нож и вилку она узнала, но зачем их так много? И эти щипцы с острыми зазубренными краями? А палочки? На них нужно нанизывать фрукты? Девушку охватила паника. Она так и не успела научиться есть за столом. – Какого черта? – вдруг подумала она, – это моя свадьба. Как захочу, так и поем! И, найдя столь простой выход из затруднительного положения, она схватила лежащую невдалеке баранью ногу, и впилась в нее зубами. На белоснежное платье стекла струйка желтоватого сока.