В тени монастыря (СИ)

Киршт сразу нашел нужную компанию, рассевшуюся за одним из столиков – все-таки его друзья сильно выделялись на фоне обычных для вокзалов деревенских жителей в нечистых рубахах и с сальными волосами. Узнав присутствующих, Киршт едва не застонал. О да, это были те самые люди, с которыми можно было попусту потерять сколько угодно времени. Дед Цархт, степенный пожилой гном, помнящий Щачин еще до войны, всегда говорил правильные вещи – медленно, с расстановкой и аргументацией столь обстоятельной, что от нее клонило в сон уже через пять минут. Постоянно вспоминающий о старых временах, он обличал внутренние пороки Империи и Церкви, дотошно-подробно доказывал, почему государство, выстроенное на столь порочных принципах и противоестественной вере просто не может существовать – и это казалось весьма убедительным. Если, конечно, забыть о том, что Империя стояла вот уже пятьдесят лет, причем из них тридцать – в практически полном покое и стабильности.

Вторым участником сегодняшней встречи оказался Хйодр, парень восемнадцати лет или около того. Ростом он походил на гнома, худобой – на эльфа, и оттого казался совсем ребенком, слабым, но деланно-оптимистичным. Он часто спорил с Кирштом, находя во всем положительные стороны. Бернд нарушил свое слово, натравив на них стражников? Но ведь не перебил, а всего лишь арестовал. Застрелили Иана? Но ведь он пытался нарушить государственную границу. Арестованных упекли в Монастырь? Но ведь по решению суда, и не на пятнадцатилетнюю каторгу, как хотели вначале. Парень был откровенно трусоват, и поначалу Киршта удивляло, что он вообще приходит. Он думал было, что Хйодр опасается, как бы товарищи не заявились к нему домой: парня воспитывала одна лишь мать, женщина дородная и гневливая, так что щуплый подросток дома был послушным тихоней. Позже, однако, Киршт сообразил, что эта вынужденное, забитое прилежание становилось причиной неугасающего внутреннего протеста – жаль только, что это пламя никак не могло как следует разгореться из-за слабости и пугливости.

И Гедеон, конечно же. Куда без него. Студент Академии искусств, сынок заведующего магазином и начальницы отдела городской управы, мажор, видящий во всем только игру и развлечение. Вся его жизнь была сплошной показухой: от возгласа «смотрите, я читаю стихи!» в самом ее начале и схожих «смотрите, я отличник!», «смотрите, я талантливый студент!», теперь она шла под девизом «смотрите, я борюсь за справедливость и свободу!». На словах он был на многое горазд. Да и на деле, надо признать, не подкачал – тогда, на площади, он быстро стряхнул с себя замешательство, вместе с Кирштом прорвал оцепление, и, надо отдать ему должное, не сбежал сразу, как многие другие, а еще и помог замешкавшимся. И, тем не менее, Киршт не мог отделаться от ощущения, что Гедеону здесь было не место. Ни здесь, ни на Площади. С людей было достаточно того, что некогда они завоевали Щачин. Было бы лучше, если бы все они, включая Гедеона, удалились вместе со своей распрекрасной Церковью в Старомест, который некогда был единственным крупным человеческим поселением. А еще лучше – в Латальград, или и вовсе за Тамру, куда-нибудь в Пустоши или Железный лес.

Раздосадованный, Киршт уже собрался потихоньку смыться – но Гедеон его заметил и помахал рукой. Пришлось остаться. Киршт подошел к буфету, и, постояв в очереди минут пятнадцать, принес за столик тарелку с двумя бутербродами с маслом и стакан желтого чая. Он не хотел есть, но сидеть просто так было бы подозрительно.

– Есть какие-нибудь идеи, – без приветствий, полушепотом сказал он, и добавил, глядя на Цархта, – новые идеи?

– О чем? – откликнулся Хйодр.

– Как поскорее освободить узников, разумеется. Все остальное потом.

Этот вопрос действительно был самым важным. Даже если забыть о Штарне – а Киршт не хотел, не мог о ней забыть – было делом чести и доверия выручить товарищей, которые по роковой случайности попали под раздачу и на которых сейчас срывали свою злобу церковники.

– У меня есть одна идея, – откликнулся Гедеон, – слушайте! Давайте проведем такую акцию: завтра, ровно в полдень, каждый принесет ко дворцу Наместника белую розу. Просто положит цветок и уйдет. В этом же нет ничего противозаконного, но так мы покажем всем горожанам, что мы все еще боремся за их свободу. И потом, это будет очень красиво!

Гедеон, ослепительно улыбнувшись, оглядел собравшихся, ожидая, несомненно, если не оглушительных аплодисментов, то похвалы. Впрочем, Хйодр и Цархт тут же принялись изучать собственные ногти, а Киршт с нескрываемой досадой посмотрел прямо на парня:

– Как в точности нам это поможет? Мы им уже показывали, что вместе, и это не помешало аресту. Гедеон, каждый попусту потраченный день – это еще один день Монастыря для наших друзей. Нам нужно поторапливаться, пока их не сломили.

Улыбка Гедеона увяла.