В тени над затмением

— Значит, это правда, что ускоряющиеся стремятся поглотить как можно времени? — произнесла Аманда. — Будто тысячи лет субъективного времени для них пролетает за наши несколько лет?

— У каждого по-разному. Зависит от личных предпочтений каждого ускоряющегося, — Леклерк разглядел следующий вопрос Аманды, предвещая его. — Да, я люблю побольше времени проводить в виртуальном мире. Преимущественно здесь. Хотя оно — Зазеркалье — и не выглядит так прекрасно, как сейчас. Обычно это угасший мир, без явных признаков жизни, как сейчас. Вы ведь чувствуете? Жизнь. Чужой разум, противопоставленный человеческому на одной шкале, но на разных её концах. И да, двигаться здесь нельзя. Здесь можно перемещаться.

Тело Леклерка, словно безмассовая величина, переместилась перед, без каких-либо движения оторвавшись от места.

— Это напоминает фокусирование, с которым вы работали в АэРке. Всё, что вам нужно — это смотреть прямо и захотеть пойти, как в реальности. Как если бы вам захотелось встать с дивана ещё до того, как вы сделаете это.

Павил первым сделал движение. Он почувствовал, как его переносит прямо. Не быстро, но сродни полёту во сне.

— Чтобы остановиться…

— Да, — перебил его Павил, — я понял, — он захотел остановиться и остановился.

— Значит, Андан действительно читает наши нейронные импульсы.

— Частично. Читать мысли он не умеет. Никто не умеет. Слишком сложная система. Даже для супермозга. Всего-лишь сканирует частями мозг. Даже не весь неокортекс или рептильный мозг, а лишь небольшие паттерны.

— Как если бы мы были алгоритмами, — Павил развернул своё тело лицом к Леклерку. Тот устало улыбнулся.

— И да, можешь даже не пытаться, Аманда.

— Почему это?

— Для Андана твой математический анализ и останется математическим анализом. Не более. Может ИИ и состоит из систем императив-неимператив, алгоритм и неалгоритмия, но это не делает его подобием аналогового компьютера. Его нейронные связи не биологические, но и не полностью машинные. А математичка для него — просто аппарат, не более.

Аманда раздражённо опустила руку с мелом. В следующее мгновение мел исчез из её руки. Аманда пролетела сквозь стену вычислений, которую тут же смысл с невидимой доски дождь.

— И куда дальше? — поинтересовался Павил, осматривая изменяющийся фон. Линии пересекли изгибающиеся очертания синусов цвета фуксиии, вырисовывая сложной формы картину, не способную вписаться в рамки адекватного мира, находящегося по ту сторону экрана обруча.

— Есть одно место. Я называю его пик. Что-то, похожее на квинтэссенцию программного разума.

— Что-то типа центрального процессора? — спросила Аманда.

— Что-то типа того. Я никогда там не был. Но всегда хотел.

— Я так понимаю, нам нужно двигаться вверх? — Павил кивнул в небесную темноту над своей головой, в пустом пространстве которой чайки-линии танцевали свои бессмысленные хороводы.

— Здесь нет верха. Разве ты не понял? — усмехнулся Леклерк. — Нет низа, нет лева или права. Только относительно нашего восприятия. Я могу стоять справа от тебя. Аманда слева от меня. Но в конечном итоге, мы всего лишь точки на линеаризации. Как ты представляешь себе спираль?

— Как особый случай логарифма?

— Может и так. Спираль в фазовом пространстве. Всегда двумерная, если смотреть внутрь.

— Но, если перенести её в… я начинаю понимать, — Аманда осмотрелась.

— Что же, двигаемся.

— Значит, прямо? — Павил посмотрел на неявную линию горизонта, словно она не уходила в периферию, а разделяла необъятный прямоугольника на две равные части, поднесённые к глазам Павила. Настолько поле зрения здесь было чуждым для полного осознания данного мира.

— Только прямо.

Чем дальше их тела переносились по математическому пространству, тем более сильно искажалась картинка для Павила. Нет, она не теряла чёткости и не проваливалась в фракталы, полигональные артефакты или сгорающие пиксели монитора, но изменялись пропорции, как если бы угол поля зрения глаза увеличился, и периферия начала бы вытягиваться вперёд, хотя ничего бы в реальности из этого не происходило. В какой-то момент абстракция перестаёт быть абстракцией, становясь явью. Человек может привыкнуть ко всему, ко всему адаптироваться. И Павил начинал привыкать к данному миру, принимая его таким, каким он и являлся — алогичным, непоследовательным, полным парадоксов и хаоса. Прямо как и любой человек. В конце концов, даже создатели разума исксина были людьми. Глубина в тёмной пустоте больше не пугала. Она продолжала нарастать по мере прошедшего времени, затраченного на перемещении вперёд и только вперёд.