В тени Обсидиана

Луна не могла унять дрожь в руках, ладони вспотели, во рту пересохло. Она уже начала жалеть родителей, которым суждено потерять только что обретенную дочь. И Аниту, и Сентарию, и Аметрина, и Гелиодора, и даже братьев Да-иди-ты с Фу-ты-ну-ты, которые тоже привязались к ней. А Фиччик! Тут Луна вообще похолодела. Ведь когда подопечный уходит в мир забвения, хранители просто исчезают вместе с амулетом. Она так сильно прижала к себе Фиччика, что тот протестующе заверещал.

– Скоро. Ты даже не представляешь, как скоро. – Древлий с сожалением посмотрел на девочку. – А теперь прошу меня извинить, я устал. Приходи еще. Если останешься жива.

Древлий утомленно закрыл глаза и стал похож на обычное очень старое дерево.

Потрясенные девочки медленно побрели к Флорессии. Сентария по-прежнему изо всех сил сжимала руку подруги.

– Он ошибается, – уверенно заявила она. – Он же сам сказал, что его видения расплывчаты и непонятны. А из-за силы, бурлящей в тебе, они, должно быть, совсем перепутались, и Древлий неправильно их трактовал.

– Кто знает? – пожала плечами Луна. – В любом случае будем надеяться на лучшее. Даже думать не хочу ни о каких плохих предсказаниях. Чем больше о них думаешь, тем быстрее они сбудутся. Лучше пойдем в твою лабораторию, покажешь, что ты изобрела, пока мы не виделись.

4

В это время в зале советов дворца целителей разгорелся жаркий спор. Андалузит, вспыльчивый, как все жители Гарнетуса, уже кричал во все горло, громовым голосом перекрывая попытки остальных что-то сказать:

– Это оскорбительно для нашего петрамиума! Допустить такое! Надо отдать Гиацинта под военный трибунал, осудить и посадить в тюрьму! Позор! Такого унижения я никогда не испытывал! Мне стыдно за наших людей. Где их отвага? Испугаться какой-то жалкой ведьмы, причем обращенной в камень! Что стало с нашими храбрецами? Гелиодор, ты дал слишком много власти своему военному викариуму. Это недопустимо!

Гелиодор все ниже опускал голову, сгорая со стыда и за себя, и за своего ближайшего помощника, и за воинов. На него было больно смотреть.

Мягкосердечная Криолина в который раз попыталась утихомирить разошедшегося Андалузита:

– Успокойтесь, прошу вас. В вашем возрасте вредно так волноваться. Давайте будем рассудительными. На эмоциях можно принять много необдуманных решений.

– Как я могу успокоиться, когда мой родной петрамиум покрыт позором?! – горько воскликнул Андалузит.

– Я тоже думала примерно так же всего час назад, – мягко возразила Криолина. – Но, побывав в подземелье, изменила свое мнение.

– Что? Вы тоже испугались статуи? Точнее, ее жалких обломков?

Обычно такой обходительный Андалузит в гневе даже не замечал, что говорит с правительницей в высшей степени непочтительно.

– Предлагаю вам самим туда сходить.

– Возьму и схожу! Уж я-то не испугаюсь остатков статуи!

– Сходите, обязательно сходите, пока Гелиодор не сжег там все без следа.

– А зачем что-то сжигать? – не поняла Турмалина.

– А вот вы сходите и сами посмотрите. Я уже устала спорить. Я полностью на стороне Гиацинта и считаю, что в сложившихся условиях он принял правильное решение.

– И правда! Сколько можно спорить? – поддержала Цитрина. – Нужно самим сходить.

– Вам бы я не советовал, – тихо промолвил Александрит. – Такие потрясения в вашем…

Он осекся, оборвав фразу на полуслове.

– В моем возрасте, ты хотел сказать? – усмехнулась Цитрина. – Алекс, мальчик мой, ты же знаешь, я еще вполне бодра.

Тяжело поднявшись со стула, она первая пошла к выходу.

– Ну и? – Цитрина оглянулась на остальных. – Долго вас ждать?

Через некоторое время притихший Андалузит и другие старейшины вернулись в зал советов. Цитрина зябко ежилась, и Александрит, увидев это, отправил пробегавшего мимо мальчишку за шалью для нее.

– Да уж, – промолвила Цитрина. – Не думала, что мне, прожившей столько лет, доведется испытать такое. Я думала, вы преувеличиваете, а вы, как оказалось, преуменьшаете. Эта мерзкая слизь… Бр-р-р… А вонь… Она до сих пор стоит у меня в носу.

Достав из необъятного кармана флакон нюхательной соли, который всегда носила с собой, Цитрина втянула воздух и громко расчихалась.

– Теперь я тоже считаю, что Гиацинт и другие воины не виноваты. Это невозможно вынести. Караульные и так проявляли большое мужество, спускаясь туда.

Андалузит, так эмоционально говоривший раньше, теперь молчал. Перед его глазами стояла черная слизь, облепившая стены камеры и коридора, а в носу и во рту до сих пор чувствовалось зловоние. Он с трудом удержался, чтобы не попросить у Цитрины ее флакон. Андалузит в полной мере пережил удушающую ненависть и злобу переполнявшую подземелье. По-прежнему считая, что воинский долг прежде всего, в глубине души он не мог не признать, что испытать такое еще раз ему бы не хотелось.

Дверь залы тихонько приоткрылась, и часовой доложил:

– Прибыл викариум Гиацинт, пригласить?

– Очень своевременно, – проворчал Андалузит.

– Давай, – кивнул Гелиодор. – Послушаем, что он скажет.