Возможно, поэтому Фарих и говорит Каманину во время вечернего разговора: «Отстраняете? А у правительства спросили?» – на что Каманин ему отвечает: «Вам надо, вы и спрашивайте. Если успеете. Вылетаем завтра».
Как-то неожиданно получилось, что в результате долгой сортировки в перелет отправилась вся первоначальная команда Каманина, а вот людей Пивенштейна основательно проредили: и гражданский летчик, и даже журналист вытесняли именно их. Но по какой-то странной иронии судьбы до финиша в Уэлене добрались именно две машины группы Пивенштейна и ни одной из каманинского отряда.
Патриарх Молоков и его потрепанная машина
Василий Сергеевич Молоков был человек уважаемый. Среди летчиков спасательной операции он знал всех и все знали его. Большинство участников были его ученики в самом прямом смысле слова. Молоков служил инструктором в Севастопольской школе морских летчиков на протяжении нескольких лет, пока не ушел в полярную авиацию. В разное время он учил летать Сигизмунда Леваневского, Федора Куканова, Анатолия Ляпидевского и его второго пилота Евгения Конкина, уехавшего с Уэлена Григория Чернявского и Ивана Доронина, летевшего через Охотское море вместе с Галышевым. Кого он не учил, тех он знал по работе на Севере, включая Слепнева и Водопьянова. Он был старше всех, ему было 39 лет, и среди коллег он пользовался большим авторитетом. Единственное исключение – это отряд «молодежи» Каманина, там его не знал никто, после отстранения Фариха он остался здесь единственным чужеродным элементом. Каманин, конечно, в своих воспоминаниях уверяет, что сразу относился к нему с почтением, но это потому, что по результатам они оба вошли в группу первых Героев. В воспоминаниях Молокова от 1934 г. буквально сквозит, что он опасался стать следующим отцепленным.
Машину, которую ему выделили по прямому указанию правительства, он описывает так: «Потрепанная, ну да ладно!»
Цифра, приведенная в цитате, потрясает. Для тех, кто понимает, намек более чем прозрачный. Это же невероятно! У двигателя 108 часов налета! Так его, по тогдашнему регламенту, в капремонт нужно было отправлять! А не в Арктику на выполнение правительственного задания! Норма эксплуатации авиамотора М-17 в то время – 100 часов. Ну хорошо, историк авиации, кандидат технических наук В. Р. Котельников в своей статье нам сообщает:
Отлично, ресурс у двигателя выработан еще не до конца, еще 28 % осталось. Такую машину можно было посылать на спасение людей? В экстремальные условия Севера? Интересная, кстати, формулировка у Молокова: «говорят, мотор имеет 108 часов налета». Кто эти неизвестные «говоруны»? И почему они сообщают ему странную цифру «108», а не округленную «110» или неопределенную – «более 100»? На самом деле Молокову дали машину вместе с ее штатным техником Пилютовым, и от него пилот должен был получить информацию совершено точную. Поэтому Молоков и говорит «108» – именно столько и было по документам.
В своих поздних воспоминаниях он добавляет подробностей:
Интересно, в каком состоянии были остальные машины группы Каманина? Самая ли старая досталась Молокову?
Заканчивая с олюторским сидением, просто приведу несколько интересных деталей. Во время опробования самолетов после сборки при первом взлете Пивенштейн не учел, что лыжи примерзают к снегу, самолет клюнул носом и сломал винт. Пришлось менять. 21 марта, после отлета группы Каманина, пытались полетать пилоты «шаврушек». Во время первого же полета были разбиты оба Ш-2, их снесло сильным порывом ветра, люди не пострадали.