В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943

Мы идем дальше и подходим к больному, который вызывает у меня особенный интерес, потому что концевые фаланги пальцев у него на руках и ногах вместе с ногтями и подушечками пальцев стали темно-синими, словно отмирают. Несомненно, в них нарушен процесс кровообращения. С удивлением я спрашиваю коллегу, не погибнут ли эти конечности, поскольку они выглядят в точности как при обморожении третьей степени. Он качает головой и говорит, что, как правило, до отмирания дистальных фаланг не доходит, в процессе лечения они приходят в норму, поэтому ампутировать не нужно. Теперь ясно, почему так легко поставить ложный диагноз.

Мы продолжаем осматривать пальцы, кисти и запястья этого больного, как вдруг в одной из задних комнат начинается волнение. Охранник распахивает дверь и вопит: «Господин капитан, господин капитан, он задыхается!»

Мы стремглав несемся туда и обнаруживаем совершенно иссохшего человека в тяжелейшем состоянии удушья. Лицо у него уже темно-серое, неровный, скачкообразный пульс едва прощупывается. Он бьется в конвульсиях и хватает ртом воздух, но ничего не проходит внутрь, должно быть, трахея закупорена. Я тут же засовываю ему в рот палец, добираюсь до корня языка и нащупываю мягкую массу, которая полностью закрывает зев. Искусственное дыхание путем надавливания на грудную клетку в этом случае совершенно бессмысленно и не принесет никаких результатов. Если не принять решительных мер, он умрет у нас на руках. Мы тут же берем его, тащим в соседнюю комнату, своего рода перевязочную, и кладем на стол. Санитары крепко держат больного.

– Скальпель, – кричу я, – быстро скальпель сюда!

Мне протягивают миску, где в спирте плавают несколько инструментов, среди которых, по счастливой случайности, оказался также и скальпель. Этого должно хватить. Молниеносно я надеваю фартук, засучиваю рукава, отвожу голову задыхающегося немного назад и в этой безвыходной ситуации без всякой подготовки рассекаю ткань шеи прямо до трахеи – я делаю трахеотомию. Такое возможно, поскольку человек уже потерял сознание и полностью расслаблен. Удивительно, что крови так мало. Когда трахея открыта, щель достаточно широка, я быстро хватаю ножницы и растягиваю ее. Мужчина уже не дышит. Коллега начинает ритмично надавливать на грудную клетку, в то время как санитары подают в отверстие кислород. В вену медленно вводится большая доза корамина.

Нам везет. Через несколько минут пациент делает сначала несколько судорожных вдохов, затем процесс налаживается. Корамин творит чудеса. Однако человек по-прежнему без сознания. Общее замешательство – нет трахеотомической трубки. А часами стоять с разведенными в руках ножницами просто невозможно. Видимо, в терапевтическом отделении не рассчитывали на подобные инциденты. Счастье, что под рукой оказались хотя бы скальпель и ножницы. Нужно каким-то образом удержать трахею в раскрытом состоянии.

– Есть какой-нибудь резиновый шланг, шланг для воды? – спрашиваю я. – Можно использовать его как временную трубку.

Санитары убегают и каким-то чудом разыскивают кусок резинового шланга. Небольшая часть отрезается, через верхний край просовывается безопасная игла, затем после дезинфекции шланг вставляется через рану в трахею и прикрепляется к шее. Кислород постоянно течет через временный канал. Мы уже думаем, что спасли человека, но с тяжелобольным пациентом никогда нельзя быть уверенным в успехе.

Несмотря на все наши усилия, вечером солдат умирает, сердце останавливается. Его иссохшее тело коченеет, в комнату вползает мрак.

Мы все еще сидим вместе, когда до нас доходит эта печальная новость. Я сразу прошу провести вскрытие.

– Надо узнать, отчего начался приступ удушья, потому что подобные случаи могут повториться.

Тело переносят в холодный подвал и вызывают профессора Шмидта. Утром он приедет в Хилово и проведет вскрытие.

Мы не отрываем глаз. Профессор обнаруживает в глотке не только повреждения слизистой оболочки, которые, по всей видимости, возникли в результате полного пересыхания зева и воздушных путей, но также глубокие опухоли зева и гортани. В результате заражения этих опухолей внезапно началось набухание надгортанника и глотка сильно отекла. Потом возник опасный отек голосовой щели, который закупорил дыхательные пути, что и вызвало смертельный приступ удушья. Однако помимо этого Шмидт показывает нам, что процесс заражения распространился на соседние ткани. Уже началось разрушение гортани. А значит, при сыпном тифе нельзя допускать пересыхания слизистой оболочки ротовой полости и носоглотки. Мы обдумываем, какие можно принять меры. Вскрытие позволило сделать крайне важные выводы.

После окончания этой печальной процедуры мы вместе со Шмидтом возвращаемся обратно в Порхов. В пути молчим, каждый занят своими мыслями. Наверное, Шмидт тоже задается вопросом: что же нам еще предстоит?

Гнилая горячка