В тени пророчества. Дилогия (СИ)

— По мне — жестоко это. — Продолжил он. — Уж лучше сразу в ад, чем так. Сидишь! Ждешь! И не знаешь, простят тебя или нет… Или вечность вот так сидеть суждено? И сделать ничего не можешь. Был бы жив, повесился бы. Или с моста б спрыгнул. В реку. Или под поезд. Лишь бы не мучатся. А так: ну что я могу сделать? И так мертвее мертвого! Даже тела нет! Кстати, был на могиле недавно. За ней уж никто и не ухаживает. Может, уехали куда? Родные мои? Но кто-то ж должен был остаться? Забыли?..

Парень помрачнел.

— А может умерли? Все-таки, двадцать лет прошло…

— Да нет, мамка б пришла ко мне. Навестила, прежде чем туда идти — он опять поднял вверх палец, указывая куда именно. — Она придет, когда время настанет, я чувствую…

Он чуть не плакал. Обида и одиночество исходили от него огромной сметающей все на пути волной. Ни один живой точно не вынесет такое. Действительно, повеситься, только б не терпеть…

Но что может сделать с собой призрак? Пардон, неупокоенный? Ведь и так одна душа осталась, ничего больше нету! Только терпеть. Страдать и терпеть. И надеяться. Что когда-нибудь эта безысходность закончится.

Не хотел бы я себе такого посмертия! Действительно, лучше уж в ад… Кстати, не забыть спросить у Эльвиры, какие там прелести ждут грешников поподробнее. А то мы только в общих чертах говорили…

— А тебя за что? Что ты такого совершил?

Призрак Денис глубоко вздохнул.

— Я думаю, это Маринка. Она меня простить не может. Из-за нее наказали…

— Убил?

— Можно сказать и так. Убил. По дурости ведь! Видишь эту дорогу? — показал он мне на улицу Калинина. Я утвердительно кивнул в ответ.

— В восемьдесят девятом этого не было. Дорога была, но асфальт дрянной, и то не везде. Тогда ПРП еще только строили. Достраивали. Грязюка была, колдобина на колдобине, яма на яме. А это еще и после дождя было. Скользко, октябрь месяц, вечер… В общем, я дурень, под пивом, решил Маринку на своем стареньком «Чизете» покатать. Блеснуть, типа, какой я! Впечатление произвести! Она еще тогда ехать не хотела, словно чувствовала. Да я под пивом такой герой был! Устыдил, типа, трусиха! А уже темнело, дорогу плохо видно, а освещение тоже не такое было. Фонари через раз горели.

В общем, мы поехали. Неслись, как угорелые. И приехали…

Ее сразу насмерть, она из сидушки вылетела, не удержалась. Свернула шею. Хоть, не мучалась! А я в скорой копыта отбросил, до больницы не довезли. А тогда скорые быстро ездили, не то, что теперь!

Вот так. И сижу я с тех пор тут, жду. На похоронах побывал. Видел, как матери наши плакали. Только ничего! — он повысил голос. — Слышишь, ничего не мог сделать! Даже прижать и утешить! — из его глаз потекли первые слезы. — Представляешь, каково это было: стоять там, все видеть, слышать, понимать и… — Денис почти сорвался на крик. Затем заплакал.

— …И ничего не мочь!.. Они меня даже не видели… Не знали, что я рядом… руку протяни…

Я не стал перебивать его, утешать. Что я мог сказать? Какими словами успокаивать? Да и чувствовал, нужно ему это. Слезы. Выговориться. Это сколько ж он тут лет сидит, и некому даже душу излить? Нет, поистине, страшное наказание!

— Через сорок дней, прежде чем уйти, она приходила ко мне. — Продолжил он. — Сказала, что не злится, что тоже виновата. Что могла отказаться и не ехать. И меня не пустить. Но я видел укор в глазах. Не простила она!

— А еще сказала, что любила меня. Но что теперь это уже не важно.

Денис замолчал. Я не трогал его. Что я мог на это сказать? Чем помочь?

«Ничем. Ничем ты ему не поможешь!» — услышал в голове голос Консуэлы. — «Его наказал не ты, не тебе и помогать. Это его крест, пусть несет его сам.»

«А что, если его не простят? Могут не простить? Чтоб он вечно скитался, до скончания времен? Существуют такие наказания?»

«Глупый малыш!» — встряла в разговор Эльвира. — «Если б такие наказания существовали, призраков на земле становилось бы все больше и больше, с каждым днем, год от года. Они бы копились, копились, и разорвали бы Тень своей биомассой. А ты много сегодня их видел? По-моему это первый.»

«Но сколько ему вот так мучаться?»

«Не знаю.» — ответила ангел. — «Бывает, кара длиться годы, бывает десятки лет. А бывает, столетия. Я не знаю, сколько отмеряно ему, но ты можешь помолиться за его упокоение.»