«ВОЛНЕНИЯ НА ТЕРРИТОРИИ КОЛЛЕДЖЕЙ.
Строгий надзор со стороны службы безопасности за соблюдением молодежью ограничений полиморфизма привел к бурным выступлениям студентов, требующих права на самоустановление формы».
— Один придумал, а другие… только б не отстать, — сказала старуха с явным осуждением. — Копаешься в старых газетах, а во всех одно и то же. Фанатики расовой сегрегации требуют ограничений, а недоросли — свободы выбора. Им только позволь. В пеленках застаешь сосунка, а под утро…
Старик громко рассмеялся.
— Все шутишь. С этим-то как раз никаких забот. Право на выбор дает психическая зрелость, — он поправил на переносице очки, заглянул в низ страницы и посерьезнел. — Взгляни, что они тут пишут! «ГРАНИЦЫ ТРАНСФОРМАЦИИ». Статья какого-то профессора Гольберга. Впервые слышу.
«Существует реальная опасность возникновения так называемой «усталости материала», которая связана с частотой видоизменений и продолжительностью определенных воздействий на органическое вещество. Резкие смены функций организма приводят к вырождению макрочастиц, прежде всего нуклеиновых кислот. Исследования показали, что процессы преобразования оставляли невредимыми лишь водные растворы и биологические коллоиды, которые также являются жидкостями, хотя и имеют высокую степень вязкости. Так что достаточно пластичным элементом наших тел можно считать лишь жидкости. Однако не следует забывать, что человек — не амеба…»
— Вот… вот именно. Наконец что-то разумное, — подхватила старуха. — Не амеба.
— Но ведь это чепуха! — старик даже затрясся от злости. — Твой Гольберг не имеет ни малейшего понятия об истинном механизме биологических трансформаций!
— Мой Гольберг?! А ты сам-то имеешь? — она глядела на старика, сочувственно улыбаясь. — Мне казалось, ты сохранил здравый рассудок.
— Здравый рассудок, — передразнил он. — Ральф бы сказал: два древних, чудом выживших динозавра. Дремлют в залитой солнцем лагуне, и им в голову не приходит, как мало осталось жить.
— Ты о чем-нибудь жалеешь? — серьезно спросила она.
Он что-то буркнул в ответ.
— Да, — подхватила она. — Всегда лучше чувствовать, что ты не одинок.
— Перестань, — буркнул он под нос.
— Если б ты знал, Эрнест, что такое сидеть здесь в одиночестве и ждать известий из клиники. В любой момент кто-то мог позвонить и сказать, что ты никогда не вернешься.
— Позвонить? А ведь и верно…
Он с неожиданной энергией вскочил с кресла, но тут же сник и тяжело потащился в прихожую. Было слышно, как он снял трубку, попытался набрать какой-то номер, потом бросил ее.
— Не вышло? — спросила она, когда он вернулся и снова погрузился в свое кресло.
— Нет.
— Хорошо, что ты дома…
Он сидел, свесив голову на грудь, потом тихо сказал:
— Давай не будем об этом, Елена.
Они долго молчали. Она смотрела на него поверх вязанья, но он не поднимал глаз, снова уткнувшись в газету.
— А вот это даже забавно, — проговорил он после долгого молчания. — Объявление на полстраницы:
«ДЭВИД МЭДСОН — МЕССИЯ ЗООМОРФИЗМА».
— Чего-чего? — не поняла она.
— Еще один пророк и манифест его новой веры. Послушай: