В тени вечной красоты. Жизнь, смерть и любовь в трущобах Мумбая

Ему хотелось найти виновника краха этого счастливого будущего – теоретически достижимого, но все же маловероятного. А считать источником всех бед одну лишь самоубийцу он не желал. Поэтому Абдул Шейх мечтал, чтобы суд признал Хусейнов виновными в ее смерти. Проблема была в том, что он не был уверен, как именно они обидели его дорогую половину. Он честно признался в этом во время допросов в полиции. Он был на работе, а когда вернулся, то нашел ее обгоревшей на полу хижины. Его дочери, правда, присутствовали во время конфликта. И они утверждали, что никто никого не бил. Однако отец считал, что девочкам это знание не на пользу. Разве хорошо, если они будут расти, понимая, что их мать сама подожгла себя, а перед смертью оклеветала других?

Нури и Хина теперь снова жили в Аннавади. Он забрал их от сестры Полетт, заметив синяки на их руках и ногах. Они с радостью покинули приют.

– Нас каждый день заставляли обращаться к изображению белого человека и говорить «Спасибо, Иисус», – рассказала младшая. – Нам все это так надоело!

После возвращения домой девочки ни разу не вспомнили о матери. Но Нури, которая видела через окно, как та полила себя керосином и чиркнула спичкой, сильно изменилась. Иногда она сознательно становилась посреди дороги, будто ждала, чтобы ее сбила машина. К тому же у нее появилась невротическая привычка жевать концы надеваемого на голову шарфа.

Но в тот день она была в отличном расположении духа, потому что ей было интересно прокатиться на поезде через весь город и побывать в зале суда. А когда она увидела телекамеры у здания, то пришла в восторг.

– Наверное, сегодня здесь будут слушать какое-то громкое дело, – объяснил Абдул Шейх дочерям, которые подбежали к одной из камер, чтобы улыбнуться в объектив и помахать рукой. В Аннавади говорили, что младшая, Хина, улыбается точно, как мать. Их отец считал, что здесь есть доля истины, хотя не мог толком припомнить, чтобы Фатима когда-нибудь одаривала его улыбкой.

– А что, нас покажут по телевизору? – спросила Нури, когда все трое проходили через низкую рамку металлоискателя. Отец повернулся, чтобы ответить ей, и больно ударился лбом об угол рамки. Через час, когда его вызвали для дачи показаний, он все еще чувствовал легкое головокружение.

В руках он сжимал мятый пакет, в котором лежали документы – свидетельство о смерти его жены, две ее фотографии (на них она была красиво одета – на одной в розовом, на другой – в голубом наряде) и удостоверение, подтверждавшее ее инвалидность, по которому она получила бесплатную помощь от государства – пару металлических костылей. Все эти бумаги, доказывавшие, что покинувшая этот мир женщина все же когда-то жила на свете, были покрыты плесенью, распространяли несвежий запах и содержали слова, которые вдовец не мог прочесть. И все же он хотел, чтобы они были под рукой, когда он будет обвинять Хусейнов, в надежде, что их посадят за решетку.

Судья приветливо улыбнулась ему, хотя мысленно кляла его на чем свет стоит. Но когда прокурор откашлялся и приготовился задавать вопросы, колени у Абдул Шейха дрогнули.

Ему пришлось схватиться за бортики кафедры, чтобы не упасть. Он никогда не бывал в подобном учреждении и не выступал перед такими серьезными и суровыми людьми. Даже самый первый, совсем простой вопрос обвинителя, который, как понял муж Фатимы, целиком на его стороне, поставил старика в тупик.

– С кем вы живете?

– С женой, – ответил вдовец так, будто она была жива.

А когда его спросили, сколько ему лет, он почему-то стал настаивать, что тридцать пять. Имена дочерей он вспомнил верно, а вот свой адрес назвать так и не смог. Он не понимал, куда надо смотреть. То ли на судью, которая спокойно взирала на все происходящее с высоты своего подиума, то ли на прокурора, стоявшего напротив свидетеля, на том же уровне, что и он. Потом Абдул Шейх зачем-то повернулся к адвокату, и это совсем сбило его с толку: защитник по какой-то непонятной причине широко улыбался судье.

В результате Абдул Шейх решил обращаться только к госпоже Чоан. Именно ей он стал рассказывать о том, как вернулся домой и повез жену в больницу.

– Была ли ваша супруга в состоянии говорить в тот вечер?

Это был первый важный вопрос, на который должен был ответить вдовец. Надо было собраться с мыслями и что-то сказать.

– Да, она могла разговаривать, – произнес он, сделав над собой усилие. Хорошо хоть, что все слова выговорил правильно.

– И что она вам рассказала по дороге в больницу Купер?

– Она сказала, что ее обозвали проституткой и пообещали оторвать вторую ногу, – начал он. Именно такие показания дал он полиции девять месяцев назад. Однако в суде этого было недостаточно: ничего особенного, обычные для повседневной жизни в Аннавади ругательства. Затем, после долгой паузы, муж Фатимы продолжил: